К счастью!

Клавдия Васильевна Курганова в свои пятьдесят два года отлично выглядела и не потеряла женской привлекательности. Она со вкусом одевалась и старалась, чтобы в их уютно обставленной трёхкомнатной квартире всё радовало глаз.

Ей с первого знакомства не приглянулся дочкин кавалер Игорь. Чернявый, худющий, с выпирающими из-под рубашки лопатками, с прямыми длинными волосами почти до плеч, как у батьки Махно. Взгляд у парня был не наивно-юношеский, а, скорее, упёртый, своевольный, с налётом дерзости. «Где Катя такое чудо откопала?!» — оценила гостя Курганова, но мимолетному знакомству значения не придала. Забеспокоилась Клавдия Васильевна, когда Игорёк зачастил к ним в дом, а Екатерина стала всячески его расхваливать. Она заявляла, что лучше его никого нет, что это её вторая половинка, что они любят друг друга и скоро поженятся. Ситуация запахла керосином, и Катина мать, пока не поздно, решила привлечь к её гашению «тяжёлую артиллерию». О настрое дочери она сообщила своему мужу Петру Иннокентьевичу — настоящему полковнику. Курганов служил в штабе военного округа и только что вернулся с полевых учений в Поволжье. Полковник как человек властный и решительный рубанул с плеча: «Ты, Катерина, того этого, — строго сказал он, — мать своим замужеством не пугай. Рано пташечка запела. Тебе ещё два года в университете учиться, а Игорёк в этом году вуз заканчивает и упорхнёт в тмутаракань». В те советские времена существовала система государственного распределения молодых специалистов. «Короче, ставим точку! — завершил свое наставление строгий отец. — Шашни из головы долой, и на учебе сосредоточься!»

Однако грозные запреты и доводы здравомыслия всегда пасуют перед непреодолимыми обстоятельствами. Катерина призналась родителям, что она беременна и уже как три месяца. Пришлось срочно дать согласие на официальное узаконивание отношений молодых. Бракосочетание Игоря и Екатерины прошло скромно, как говорится, без салютов и фейерверков. На застолье собрались только родственники и близкие друзья. Приехал старший сын Кургановых Алексей, который после окончания МГУ остался работать в Москве.

Молодым выделили отдельную комнату в квартире Кургановых. Как только Игорь, заядлый курильщик, заселился к ним, Клавдию Васильевну, страдающую аллергией, стал напрягать неприятный запах никотина. Естественно, в квартире курение категорически было запрещено. Есть балкон и лестничная клетка для этого. Но всё равно неистребимый запах табачного дымка, казалось, навсегда угнездился в квартире. Курганова-старшая постоянно её проветривала и держала форточки открытыми. Жалобы зятька на то, что он мёрзнет, тёща воспринимала с мстительным удовлетворением. «Свежий воздух — залог здоровья, — назидательно говорила она и советовала: — Поскорее, Игорь, избавляйся от пагубной привычки, а то чахотку заработаешь. К тому же посмотри на себя в зеркало: худющий, брюки на животе еле держатся. Бросай, парень, курить, пока не поздно».

В квартире Кургановых стараниями хозяйки был создан и поддерживался идеальный порядок и чистота. А Игорёк, казалось, вознамерился разрушить созданный мирок. Он где придётся разбрасывал свои куртки, майки, туфли. В любое время дня мог разлечься на диване, сгребая подушки и пуфики, и вообще вёл себя свободно, как в студенческом общежитии. Он мог запросто заглянуть в холодильник и съесть что приглянулось. На замечания тёщи не огрызался, а пытался ее разжалобить:

– Простите меня, — говорил он, — я без отца воспитывался, и моё детство прошло впроголодь.

— Создавать в квартире бедлам ты горазд, — не расслаблялась от его признания Клавдия Васильевна, — а помочь по дому — так сразу в кусты!

— Уборка и приготовление пищи — женское дело, — убежденно, как оракул, изрекал Игорёк. — Мужчина для других дел создан. Вот вы, Клавдия Васильевна, меня укоряете, что я бока отлёживаю на диване. А я, может, размышляю, как вашей дочке райскую жизнь создать.

— Скажите на милость, — восклицала тёща, всплёскивая руками, — у нас в квартире мечтатель Манилов объявился. Оказывается, он не бездельем мается, а воздушные замки строит, в которых никому жить не придется. Почему на занятия не ходишь?! Диплом он пишет! Вижу, как ты его пишешь!

«Сил моих больше нет. Я вся на нервах! Не могу смотреть, как он своими патлами, точно мерин гривой, трясёт, — жаловалась Клавдия Васильевна супругу. — Похоже, у меня на зятька стойкая идиосинкразия развивается. А ходит как по квартире — будто пятками гвозди в пол забивает! Когда же он в свою Пермь укатит!

Петр Иннокентьевич, посмеиваясь, ласково обнимал жену и обещал: «Погоди, вот внуки родятся. Врачи определили, что у Екатерины будет двойня. Тогда зятёк и дочка познают, что жизнь — не сахар. Груднички зададут им перца».

В семье Кургановых все были из породы жаворонков. Рано ложились спать и рано вставали. А Игорёк оказался совой. Вечером никак не мог угомониться: шастал по квартире, скрипел дверьми, слушал музыку, производил другие шумы. Клавдия Васильевна не могла заснуть и помимо своей воли прислушивалась, что зятёк делает, и переживала, не разобьет ли он очередную хрустальную вазу. Утром Игорь мог проспать до одиннадцати часов и даже более, если его не разбудить. «Это патология — так дрыхнуть», — возмущалась тёща.

В субботу, как обычно, Клавдия Васильевна занялась мокрой и уборкой квартиры, а Екатерина поливала цветы. Хозяйка была явно не в духе. Что-то бурчала себе под нос, два раза роняла швабру и, наконец, не выдержала:

— Скоро уже двенадцать, — воскликнула она, — так спать ненормально. Иди и разбуди своего муженька.

— Пусть спит, — отшутилась Катя, — у него была тяжёлая ночь. Он пульмановские вагоны разгружал.

— Какие вагоны?! Во сне?!

— Да, — смущённо захихикала дочка.

— Нет, — решительно заявила ее мать, — сейчас я ему устрою пробуждение!

Игорёк тем временем безмятежно спал, свернувшись калачиком в постели, как ребёнок плямкая губами, вроде что-то вкусное ел. И вдруг чья-то твёрдая рука сотрясла его плечо.

— Игорь, вставай! — услышал он грозный голос тёщи. — Тебе не стыдно?! Беременная жена носит полные вёдра воды, надрывается, поливая цветы, а ты бессовестно дрыхнешь!

— А, что? — хриплым голосом всполошно отозвался зятёк, открыл глаза и, ещё не проснувшись, отбил разящий укол тёщи: — А зачем она полные вёдра таскает? Пусть поменьше воды в них набирает.

— Бездушный ты, — только и смогла сказать в ответ оторопевшая Клавдия Васильевна и ушла на кухню выпить валериановых капель. По дороге она смахнула слезу. «Пропадёт дочь окончательно с таким мужем», — решила она.

Вечером перед сном Петр Иннокентьевич приглушённо бубнил:

— Не переживай так, не пропадёт твоя дочь. Сама мужа выбирала, пусть теперь с ним нянькается и воспитывает. А ты к ним не лезь. Потерпи. Скоро молодые в Пермь отправятся, а чем дальше будут, тем роднее.

— А я что делаю?! Терплю из последних сил, — вздыхала Клавдия Васильевна, — а с другой стороны, как представлю их с грудными детьми на съёмной квартире в чужом городе, так…

— Ничего страшного. А как мы с детьми по гарнизонам мыкались? Не пропали и детей вырастили. Трудности закаляют. Всё, спи, — приказал Петр Иннокентьевич.

Через несколько дней старшие Кургановы и молодая чета собрались на кухне за столом ужинать. Клавдия Васильевна накладывала на тарелки жаркое из баранины. В комнате стоял возбуждающий аппетит аромат. Когда хозяйка собралась положить и себе порцию, Игорь сделал неожиданное сообщение.

— Не знаю, обрадую ли я вас, — сказал он, — мне в университете подписали самоопределение. Вошли в положение, что жена скоро будет двойню рожать. Так что мы остаёмся.

При этих словах тарелка выпала из рук Кургановой-старшей, скользнула по краю стола и с шумом разбилась об пол на мелкие куски. Клавдия Васильевна стремительно нагнулась, чтобы собрать осколки.

— Посуда бьется к счастью, — весело пробасил Петр Иннокентьевич. — А ты, Игорь, не сиди как истукан, помоги тёще, а то она, бедолага, под столом застряла.