Случайное знакомство

Жизнь человека непредсказуема, и ему не дано знать, какие она может выкинуть коленца. Могла ли в девичестве представить себе Ирина Ивановна Сарафанова, что в зрелом возрасте она будет проживать вдали от родины. После того как она овдовела, а через год достигла пенсионного возраста, дочь Раиса принялась активно склонять её к переезду в Германию. Общались они через интернет по скайпу — волшебному достижению современной цивилизации. Теперь близкие люди могли не только слышать, но и видеть друг друга через большие расстояния в реальном масштабе времени.

— Зачем тебе, мама, оставаться одной? — напористо завершала очередной видеосеанс Раиса. — Подумай о внуках. Ты им нужна.

Дочка Сарафановых после окончания университета вышла замуж за немца Ганса Кана. С тех пор семья их обосновалась в небольшом городке Бюль на юге Германии. Жили они в двухэтажном доме с палисадником. Ганс владел частной дерматологической клиникой, унаследованной от отца. Раиса работала там же врачом. Сарафановы, когда приезжали в гости к дочке и зятю, всякий раз радовались их достатку и благополучию. Они обожали своих внуков, десятилетнего Клауса, названного так в честь немецкого деда, и двенадцатилетнюю Ирину, получившую имя как у русской бабушки. Каждый год внуки во время школьных каникул прилетали в Россию. Бабушка и дед ездили с ними отдыхать на Чёрное море, знакомили с достопримечательностями Москвы и Санкт-Петербурга. Клаус и Ирина хорошо говорили по-русски, гордились тем, что у них две родины: Германия и Россия.

«Жаль, — сетовала Ирина Ивановна, — что приходится жить вдали от них. Но, видно, ничего теперь не поделаешь». Георгий Иванович, бывший офицер, твёрдый и определённый человек, заместитель редактора областной газеты, грустно соглашался с женой. «Ты права, Ирина, — говорил он, — разные страны, разный менталитет. Что касается меня, то в чужой языковой среде без общения с друзьями и коллегами я вначале умру духовно как личность, а потом исчезну физически». Эти слова мужа Ирина Ивановна часто вспоминала. Вот уже более полугода она жила в Германии, но язык ей никак не давался. В памяти зацепилась лишь горсть простейших немецких слов: да — нет, здрасьте — до свидания, спасибо — пожалуйста и некоторые другие расхожие.

По своей натуре Ирина Ивановна была женщиной доброго и открытого нрава, и ей очень не хватало человеческого общения. Вне дома все вокруг говорили на непонятном немецком. «Зачем Господь создал языковое размежевание между людьми, — сокрушалась она, — ведь у всех землян схожие чувства, мысли и чаяния, а в разных словесных операциях попробуй их распознать». Когда к ней обращались с вопросами посторонние, она живо откликалась. Реакция её получалась всегда звучной: «Я-а-а (да)», — восклицала она с протяжным звуком «а» и радушно улыбалась. «Мама, не спеши со своим «я-а-а», — укоряла её дочь Раиса, — ты можешь попасть впросак, не понимая, о чём тебя спрашивают».

Как-то они сидели в «Кофехауз», маленькой кафешке, пили там капучино и лакомились яблочным штруделем. Приятно пахло молотыми кофейными зернами и сладостями. За соседним столиком сидел представительный седоватый господин в сером пуловере крупной вязки и украдкой поглядывал в их сторону.

«А маман еще классно выглядит, — отметила с гордостью Раиса, — такой респектабельный мужчина на неё глаз положил». Она отошла к стойке бара, чтобы заказать пирожные домой к ужину, и заметила, что седовласый господин направился к их столику.

Ирина Ивановна растерялась от неожиданности, когда перед ней возник мужчина, на которого она ранее обратила своей женский взгляд.

Подошедший вежливо поздоровался и представился:

— Йохим Урлах.

— Ирина, — тихо промолвила она в ответ и через паузу поспешно добавила, — Ивановна.

— Разрешите присесть? — учтиво осведомился новый знакомый.

Сарафанова поняла его намерение и согласно кивнула головой, и щеки её чуть-чуть зарделись. Ирина и Йохим посмотрели друг другу в глаза, и внезапно их, как незримая радиация, пронизало чувство взаимной симпатии. Взгляд у Йохима был прямой и открытый, какой-то ласкающий душу, как у её покойного мужа, и глаза у него были тоже карие, только темнее. Но главное — в его взгляде напрочь отсутствовало затаенное сладострастие искушённого сердцееда, а тем более нагловатой напористости откровенного ловеласа.

— Вероятно, фрау Ирине уже говорили, что она не только красива, но и обворожительна, — сказал Йохим, открыто любуясь ею.

Женское чутье подсказало Ирине Ивановне, что симпатичный мужчина, который ей понравился, говорит приятные слова, и она досадовала, что не понимает их. Однако молчать дольше было неприлично. И неожиданно для себя она привычно брякнула «я-а-а». Йохим не озадачился таким ответом. «Конечно, красивая женщина много слышит комплиментов и знает себе цену», — подумал он, но решил не отступать от своего намерения поближе познакомиться с фрау и разговорить её.

— Простите, Ирина, что нарушил ваш покой, — вновь обратился он к ней, — я постоянно вижу вас одну, и это укрепило мою решимость заговорить с вами. Буду счастлив продолжить наше общение. Подайте мне только знак, надежду, что вы не против.

— Я-а-а, — последовал тихий ответ совершенно растерявшейся женщины, у которой возникло ощущение, что она куда-то проваливается.

— О-о-о… — просиял Йохим, — я приглашаю вас, Ирина, на чашку кофе завтра в «Кофехауз» в это же время.

«Он вроде назначает мне свидание, — догадалась Ирина Ивановна и тут же обратила свой взывающий о помощи взгляд к дочери, но сразу погасила свой порыв. До Раисы отчетливо долетали раскатистые мамины «я-а-а», и, встретившись с ней взглядом, она чуть покачала головой. Ирина Ивановна в эту минуту вспомнила своего покойного мужа Георгия Ивановича, с которым она прожила долгую счастливую жизнь.

Муж её умер внезапно. Вечером они смотрели увлекательный сериал по телевизору. Когда сюжет его бесцеремонно прервала нарезка рекламных клипов, Георгий Иванович вышел на кухню выпить воды и надолго там задержался. Ирину Ивановну встревожила тишина, какая-то жутковатая, как в глубоком провале. Она поспешила на кухню. Муж сидел за кухонным столом, неестественно уронив голову на него. Её полоснул по сердцу вид правой руки, которая безжизненно повисла вдоль тела, как плеть. Всё было кончено. Ничтожный тромб закупорил важный сосуд и в один момент разрушил единый мир двух любящих сердец. Георгий Иванович знал о своем серьёзном сердечно-сосудистом заболевании и рисках, ему сопутствующих. Незадолго до случившейся трагедии он решился обратиться к жене. «Послушай, Ириша, — сказал он проникновенно глухим голосом, — если так случится, что умру первым, то не хочу, чтобы ты провела оставшуюся жизнь убитой горем вдовой. Ты вольна распоряжаться собой».

Ирина Ивановна страшно возмутилась: «Я не хочу этого слышать! — воскликнула она в гневе. — Не расстраивай меня! Знай, что жизнь моя без тебя закончится!» И тут же уколола супруга: «Если я уйду в иной мир первой, то можешь долго не горевать. Впрочем, о чём я: тебя быстро подхватит другая женщина».

Георгий Иванович притянул к себе супругу, обнял её, поцеловал, и они долго молча так сидели. Затем муж разнял объятия. «Запомни, однако, мои слова, — сказал он. — Надеюсь, ты меня услышала».

Сейчас Ирина Ивановна устыдилась своего оживления и взволновавшего её интереса к незнакомому мужчине, как будто она тем самым предала память о муже.

Она холодно посмотрела на Йохима и решительно воскликнула:

— Найн! (Нет!)

— Почему?! — опешил тот и явно расстроился. — Неужели я вас чем-то обидел?

— Найн! — твердо повторила Ирина Ивановна и, оставив Йохима в печали и недоумении, направилась к выходу.

— Поздравляю, мама, — игриво сказала Раиса, когда они оказались на улице, — стоило мне на минуту отлучиться, как ты закадрила герра, вовсе не завалященского.

— Перестань! — резко оборвала ее Ирина Ивановна.

Дочь умолкла, поняв, что с матерью происходит что-то неладное. И действительно, мысли и чувства старшей Сарафановой находились в сутолочном смятении. Её накрыла с головой волна жалости к самой себе, что рано овдовела, что, спасаясь от одиночества, приехала в Германию, но не избавилась от него даже в заботах по дому и внукам, что никак ей не дается немецкий язык, и она стала бессловесной Муму. И в довершении ко всему она испытывала сейчас сожаление и даже стыд, что так по-дикарски обошлась с приятным мужчиной, которому она явно понравилась. Почему её так напугало давно забытое волнующее чувство притяжения к представителю противоположного пола? Не будет ли она теперь жалеть, что оттолкнула от себя то, что могло изменить её судьбу и наполнить яркими эмоциями её одинокую жизнь? Прав был её незабвенный Жора. Он знал, что женщина, ещё полная сил, оставшись одна, при всей своей нравственности и светлой памяти о прошлом не вольна подавлять в себе неистребимую потребность нравиться, быть желанной и любимой.

Прошло два месяца, и Сарафанова всё реже стала вспоминать с грустинкой о случайном знакомстве. Однажды в дверь их дома позвонили. Ирина Ивановна распахнула её. На пороге стоял, улыбаясь, Йохим Урлах.

— Здравствуйте, Ирина, — заговорил он по-русски. — Я мало плохо учить ваш язык. Я могу. Нет. Хочет пригласить вас на кофе.

Сарафанова оценила его старание и улыбнулась.

— Гутен таг, — сказала она и продолжила, так же, спотыкаясь, по-немецки. — Плохо учу ваш язык. Комм в наш дом на чашка кофе.

И они весело рассмеялись от своих языковых потуг.