12,74₽
98,89₽
92,28₽

Вузовские будни

Я сижу в кабинете первого проректора университета Ященко Виктора Андреевича и жалуюсь на жизнь.

— К сожалению, — говорю я ему, — заниматься учебно-воспитательной работой, а тем более научными исследованиями, времени просто нет. Всецело заняты фабрикацией документов и заполнением форм, регламентирующих и контролирующих нашу деятельность от «А» до «Я». Причём ворох документов всё время пополняется. Их надо заполнять срочно и без рассуждений. Только что получили новую форму из научной части, исполнить которую надо было ещё вчера.

— В жилетку поплакаться пришёл, — усмехается Виктор Андреевич. Он смотрит на меня умным усталым взглядом из-под кустистых бровей. Волосы на голове его сплошь покрыла седина, но чуб не поредел. Ященко ещё крепок, обладает притягательной мужской харизмой. Человек он волевой, здравомыслящий, а главное, самодостаточный учёный и администратор. Ему не надо, как некоторым, постоянно утверждаться — дёргать подчинённых по поводу и без повода, распекать и наставлять их и тем самым ощущать себя начальствующей особой.

— Чтоб ты знал, — говорит Виктор Андреевич, — с девяностых годов высшая школа пережила много пертурбаций в процессе нескончаемого реформирования. Переживём и этот натиск тотальной формализации всего и вся на бумажных и электронных носителях. Ещё Франц Кафка писал, что «оковы измученного человечества сделаны из канцелярской бумаги». От них никуда не денешься — так учредитель наш, министерство решило. Однако бумаготворчеством занимайся без фанатизма, не в ущерб делу. Нельзя, чтобы форма содержание задавила.

За дверью кабинета возникает какой-то шум. Она распахивается, и в комнату семенящей походкой быстро входит профессор Колыванов в кургузом пиджачке. На яйцевидной голове его паутиной осели спутанные седые волосики, на носу большие очки в роговой оправе. Из-за толстых диоптрий смотрят на мир небесной голубизны глазки. За его спиной мелькает расстроенная физиономия Леночки — секретаря проректора. Она делает извиняющийся жест, дескать, посетителя остановить не смогла.

— У меня радость, — с блаженной улыбкой восклицает Колыванов, — меня пригласили на всемирный конгресс по квантовой физике в Кембриджский университет.

— Поздравляю! — поднимается навстречу ему Ященко. Он сердечно пожимает руку профессора и отодвигает для него стул.

Колыванов присаживается и видит меня. Он несколько тушуется от того, что своим вторжением прервал наш разговор с проректором, но остановиться не может.

— Журнал Science of Physics высоко оценил наши разработки и посвятил им целую статью, — сообщает он нам, — я сейчас от ректора Андрея Александровича. Он к вам направил для оформления командировки и очень рад случившемуся.

— И мы рады и гордимся вами, Евгений Федорович, — говорит Ященко. Виктор Андреевич смотрит на меня, как будто взывает о поддержке. — К сожалению, — со вздохом говорит он, — все средства на командировочные расходы исчерпаны.

— Как так?! — восклицает Колыванов и смотрит на меня своими светло-голубыми глазками наивного ребёнка.

«Это же надо, — досадую я, — вроде громоотвода получился при неприятном разговоре».

Профессор суетливо ёрзает на стуле и от волнения начинает говорить стихами:

— Как же так! Ректор же меня поздравил и за командировкой к вам направил… Что же мне делать? — вновь переходит он на прозу. — Возвращаться к Андрею Александровичу?

— Не стоит, — убедительно отвергает его намерение Ященко, — ректор хорошо знает, что денег на командировочные расходы нет. Но помните: он не мог вам, учёному с мировым именем, сообщить о сем прискорбном факте. А я как отвечающий за текущие дела в университете вынужден выполнить неприятную миссию. С тяжёлым сердцем сообщаю, что денег нет. Поверьте, это действительно так.

— Что же мне делать? — вконец расстраивается учёный с мировым именем. — Ректор поздравил… — бормочет он, — а денег нет… а как же конференция?

— Полагаю, — говорит Ященко, — личных средств на поездку в Англию у вас также нет. Понятно! Тогда остаётся искать спонсоров.

— Что? Каких таких спонсоров? — безнадёжно машет рукой Колыванов. — Никто на теоретические разработки денег не даст. Живём одним днём под гнетом культа наличности.

— Не расстраивайтесь! Что-нибудь придумаем, — не очень уверенно обнадёживает его первый проректор.

Колыванов опять вяло машет рукой и направляется к выходу. На секунду возникает опасение, что сейчас он лбом протаранит шкаф. Но нет, очки с толстыми диоптриями не подводят, и их обладатель бочком протискивается в дверь.

— Вот так, — с горечью констатирует Ященко, — на пиар, бумаготворчество, украшательство деньги есть, а заслуженному учёному на важную поездку за рубеж их нет. А в рейтинг вуза обязательно впишем участие в международной конференции и статью в престижном журнале. Когда же научимся деньги за свои разработки масштабные зарабатывать, а главное, рационально их расходовать!

Ященко умолкает и смотрит в окно. Большой стол его завален папками, бумагами и книгами с закладками. На приставленном слева столике та же картина.

— Профессор обиженный ушёл, — возвращается проректор от своих раздумий, — но я обязательно средства на командировку ему изыщу. Пусть порадуется своему признанию в науке.

— А ректор не хочет этим озаботиться?! — восклицаю я. — А то он белый и пушистый, а вы плохой.

— Это ты брось! — резко осаживает меня Ященко. — Ректор у нас умница, стратег, инициативу нашу не сковывает, а мы стараемся оградить его от ненужных волнений и рутинных решений повседневного характера. А он нас от начальственных грома и молний сверху прикрывает. Ни разу в трудных ситуациях на своих замов стрелки не переводил. Никогда не слышали от него оправдания: «Я не знал. Подвели помощники, подставили. Зря доверил», — и тому подобное. А ты говоришь: белый и пушистый.

Виктор Андреевич осуждающе качает головой,

— Каждый за свой участок должен отвечать в полной мере. Ты, Сазонов, декан молодой, так учись постигать глубину явлений и характеров. Мой тебе совет: начальство чти — оно от Бога. Но не низкопоклонничай перед ним, не льсти, не крутись перед вышестоящими, чтобы тебя заметили. Делом занимайся, людей не обижай и будь самим собой при всех раскладах. Всё, иди.

Разговор окончен, и я возвращаюсь на факультет.