Каждый посетитель нашей выставки пройдёт все круги ада вместе с Григорием Мелеховым

В этом году Верхне-Донскому восстанию, или, как его ещё называют, Вёшенскому, исполняется ровно 100 лет. 11 марта в «Шолохов-Центре» откроется выставка, посвящённая этому трагическому событию, которое великий писатель описал в романе «Тихий Дон». Как говорит его внук, депутат Госдумы РФ Александр Шолохов, изучение истоков и итогов восстания, к сожалению, сегодня актуально как никогда. В беседе с журналистом donnews.ru он рассказал о том, есть ли сейчас диалог между властью и народом, какая свобода слова нужна России и как это всё связано с событиями на Украине.

— Выставка, как я понимаю, приурочена к столетию восстания?

— Да, утром 11 марта по новому стилю начались массовые протестные выступления казаков на Дону. А если учесть, что речь шла об организованных, обученных воинах, это выглядело как победоносное триумфальное шествие. Особенно поначалу.

— Но организатора единого у восстания не было...

— Изначально да. Но это очень короткий этап, потому что буквально в течение первой недели войска, назовём их так, объединились и получили деление по родам войск, по частям, штабу.

В конце концов, речь шла о профессиональных военных. Как-то в Вёшенскую, когда я ещё был директором музея, приехали участники какого-то всероссийского совещания по линии военкоматов. В станице они знакомились с работой военкоматов на местах. В культурной части программы этих людей привели в музей, и в беседе с современными нашими военкомами я упомянул простую цифру: что область Всевеликого войска Донского мобилизовывалась в течение 24 часов. Они вытаращили на меня глаза и заявили, что сейчас, даже при наличии интернета, сотовой связи, сети дорог, поездов, самолётов и прочего, это невозможно. Да и ни одна губерния российская никогда такого не смогла бы сделать. Потому что область была в прямом смысле территорией войска. Казакам для самоорганизации было нужно очень мало.

— Я правильно понимаю, что казаки преследовали свои цели и изначально их ничего не связывало с Донской армией Краснова?

— Да, казаки собирались только защищать свои земли. «Защищать» здесь ключевое слово. Они не собирались наступать или отвоёвывать другие территории. Их вполне устраивала собственная земля. Донская армия — это совсем другое. Это антибольшевистское движение за восстановление монархии. Я не ставлю плюсы или минусы, просто констатирую.

— Насколько изучено Вёшенское восстание? Обширна ли база источников, остались ли белые пятна?

— Я думаю, что в таких событиях белых пятен никогда не избежать. Хотя бы исходя из того очевидного факта, что свидетелей некоторых событий — я говорю в первую очередь о боестолкновениях, как теперь их принято называть, — могло просто не остаться. А те свидетели, что остались... Ведь известно, что творилось в нашей стране в 30-е годы XX века. Так что большинство таких людей предпочитало не вспоминать о деталях. Поэтому можно говорить о том, что «Тихий Дон» является одним из самых полных и откровенных рассказов об этом событии, тем более что он базируется на рассказах непосредственных участников и огромном документальном материале.

Нужно понимать, что моменты, связанные с террором, с реальным числом людей, от него пострадавших, документально не фиксировались. Поэтому, с одной стороны, можно с уверенностью говорить, что причины и ход восстания сейчас объективно могут быть оценены. При этом белые пятна, я думаю, останутся навсегда.

— Есть профессиональные историки, которые занимаются этой темой?

— В ЮФУ есть тот же Венков, который очень активно занимался этим вопросом. Это если брать профессиональных историков. Но, к сожалению, тот же Венков зачастую начинает оценивать художественную ценность «Тихого Дона», будучи историком. С другой стороны, огромное число людей, не являющихся историками, но что-то слышавшие про восстание, тоже дают свои оценки. Я считаю достаточно рискованным вариантом развития событий те случаи, когда на основе эмоций, в том числе не своих личных, строится отношение к самим событиям и их участникам.

Приведу в пример одну показательную историю. Достаточно давно в беседе с одним моим ровесником (на тот момент нам было слегка за 30) я упомянул фамилию одного очень уважаемого человека. И вдруг этот мой приятель, адекватный и интеллигентный человек, бледнеет и говорит, что вот прямо сейчас расстрелял бы его. И когда я начал выяснять причины, то оказалось, что лично ему этот уважаемый человек ничего не сделал. Но «его отец моего деда в 19-м году...»

— То есть, этот шлейф тянется до сих пор.

— Да, для этого моего ровесника, который вырос через два поколения от тех событий, для него совершенно чётко расставлены все плюсы и минусы, кто прав и кто виноват. По крайней мере, в отношении конкретных людей. Поймите правильно, я совершенно не оправдываю тех дикостей, которые были с обеих сторон, но нужно признать, что вот эта эмоциональная составляющая зачастую застилает нам глаза и не даёт извлекать уроки. У соседей вон дошло до оружия {имеется в виду Украина}, у нас, к счастью, не дошло и, дай бог, не дойдёт. Но, тем не менее, какие-то совершенно радикальные идеи время от времени звучат.

— Можно ли провести какие-то параллели между протестной активностью, которая стала основой для восстания, и тем, что есть сейчас?

— Параллели — да, но буквальных совпадений, безусловно, нет. Потому что если говорить о восстании, то всё-таки это был ответ на террор, на физическое уничтожение казаков. Что называется: «Когда быка ведут на убой, тот головой мотает». А тут вооружённые, обученные люди {казаки}. Конечно, они не могли спокойно отнестись к происходящему.

Но параллели есть. Недовольство в обществе, в большей или меньшей степени, всегда есть и, думаю, всегда будет. Абсолютно довольным своим существованием может быть только кретин. Но, к сожалению, всегда находятся люди, которые готовы такие настроения использовать для своих частных интересов или во имя какой-то идеи. Ведь ещё ни одна идея не звучала как-то негуманно или несправедливо. Идеи, как правило, в своём зачатке всегда очень хороши. Но революция всегда пожирает своих детей, это в веках повторялось много раз.

— Насколько сейчас власть слышит людей, чтобы не допустить подобных событий? Есть ли диалог сторон?

— Диалог слабоватый. И, к сожалению, многие решения, которые принимаются — это я говорю уже как депутат, который может судить по отзывам избирателей, — принимают какие-то уродливые формы. Особенно на уровне исполнительной власти и в части правоприменения этих решений. Вот тут, к сожалению, я должен сказать, что зачастую из-за отсутствия диалога нет и понимания {между чиновниками и народом}. А в некоторых случаях есть ощущение, что во власти присутствуют люди, которые по уровню понимания проблем и сочувствия близки к инопланетянам.

— Как вы считаете, это потому, что такие люди оторваны от народа и не понимают, что делают? Или им просто всё равно, и это осознанные действия?

— Чтобы ответить, я должен понимать мотивы этих людей и залезть к ним в душу. Очевидно, что я не могу этого сделать. Но вы назвали причины, которые действительно могут служить основой для такой ситуации. Это может быть и удовлетворение своих личных потребностей наряду с абсолютно наплевательским отношением ко всему остальному. Может быть, и как в 1917 и 1919 годах — ориентировка на решение какой-то задачи, которую надо выполнить любой ценой.

Давайте отвлечёмся от частных интересов, в душу к людям не залезть, с этим мы определились. Но то, что сейчас зачастую решения принимаются исходя из чисто финансовых соображений, это точно. Я вижу это как представитель социального блока в Госдуме. Причём решения принимаются даже не с точки зрения экономики, а бухгалтерии. Вот я вложу в культуру 10 миллионов, а сколько я от этого получу? И получить надо именно в деньгах. То, что потом мы начинаем сетовать на потерянное поколение, на снижение культурного уровня, на неграмотность — это в расчёт не берётся. Вот, к сожалению, тот рубеж, который отделяет власть от общества. Все задачи принимаются из экономических соображений: мол, нужно достигнуть таких-то и таких-то показателей. А то, что за лесом деревьев не видим, — это не проблема.

— Это связано с молодостью российской демократии, с закономерностью развития её институтов и в скором времени ситуация сама собой нормализуется? Или надо что-то срочно менять?

— Я бы сказал, что это закономерный этап для страны, которая меняет свой политический курс по нескольку раз в столетие. Закономерный этап и результат. Самое бессмысленное занятие — это думать, что было бы, если бы. Но совершенно очевидно, что Россия в XIX и XX веках испытывала такие потрясения, которых не испытывал, наверное, никто. Так что в той же Европе действительно более устоявшиеся институты, более понятные правила игры, более совершенная законодательная база и всё, что связано с функционированием государства.

Но эта наша молодость не означает, что мы в очередной раз должны что-то радикально поменять и вот тут-то попадём на нужную стёжку. Нет. Я думаю, что России, как и всем остальным странам, необходимо извлекать уроки, учиться на истории, сравнивать, делать правильные выводы и не метаться. Потому что невозможно радикальными изменениями одномоментно создать какую-то систему устройства общества, которая вдруг удовлетворит совершенно всех. Эта удовлетворённость складывается столетиями, когда я хозяин на своей земле, когда я знаю, что моя собственность принадлежит моей семье уже 500 лет и никто на неё не покусится, когда я гордо вывешиваю на своём доме информацию о том, что он построен в XVII веке, и знаю, что и завтра с ним ничего не случится.

Хотя опять же, давайте посмотрим, что сейчас происходит в Европе, и мы увидим, что эта модель демократии в какой-то момент дала сбой. Именно в плане безнаказанности многих происходящих в этих странах событий. И уже неизвестно, простоит ли этот дом ещё какое-то количество лет.

— Иными словами, выставка официально приурочена к столетию событий в Вёшенской, но, к сожалению, она актуальна?

— Более чем. И я думаю, что эта актуальность никогда не пропадёт. Мы всегда будем так или иначе стоять перед выбором. Этот выбор может быть более или менее значимым, он может приводить к большим или меньшим последствиям, он может быть ориентирован на решение политических задач или наших частных.

Возвращаясь к восстанию, повстанцев же невозможно называть красными или белыми. Сторонников советской власти из числа казаков ещё можно более-менее окрасить, но повстанцы к белому движению не принадлежали.

— Там же один из популярных лозунгов был «Советы без большевиков». То есть сама новая система власти их устраивала.

— Да-да. Но опять же, возвращаемся к первоисточнику и читаем «Тихий Дон». Знаменитый монолог Григория, где он уже при частично установившейся советской власти говорит: «Как хочешь, а власть твоя поганая». И объясняет. Что казаку эта власть даёт? Землю? Она у казаков и так есть. Волю? Воли больше не нужно, а то на улице друг дружку резать начнём. То есть для казака советская власть выглядела приемлемой. Какие там ещё лозунги были? Фабрики рабочим? Да ради бога. На Верхнем Дону вообще никаких фабрик не было, это был исключительно сельскохозяйственный район. Власть советам? А что это такое? Это мы будем собираться вместе и всё вместе решать. Так у нас есть круг. Пусть называется советами, не возражаем. Так что изначально всё выглядело вполне приемлемо, пока не начался террор.

Что касается лозунгов, то в своё время Михаил Александрович {Шолохов} сказал такой афоризм: «Свобода — это лозунг, который придумали в глубокой древности и с тех пор ведут на нём людей как на шворке {шнурок, бечёвка}, куда кому необходимо». Согласитесь, сейчас ничего не меняется, когда речь доходит до лозунгов. Пусть их называют планом действий или партийной программой. «Нам нужна свобода!» Свобода чего? «Свобода слова!» А кто её до этого не давал? Я постарше и поэтому могу сказать, что до такой степени, чтобы кто-то стоял с пистолетом у твоего виска и не давал говорить, такого не было. Я в конце 70-х начале 80-х годов XX века как раз был студентом, и ничего такого не было. Там говорили, что хотели, анекдоты любые рассказывали.

— Сейчас всё же такое ощущение, что главный лозунг это не «свобода», а «безопасность». В самом широком смысле — страны, детей.

— Ну разве что в очень широком смысле. Безопасность детей? Ну, так извините, она сейчас порушена и опасения вызывает прежде всего из-за свободы слова. Той самой свободы, к которой мы так стремились. Свободы, которая переросла не в право высказывать свои конструктивные, пусть и оппозиционные, мнения, а во вседозволенность того, что подаётся. Кто мог себе представить в те же самые 80-е годы прошлого века, что ребёнок схватит ружьё у папы и побежит стрелять в одноклассников и учителей? Тогда ведь доступ к оружию был больше, таких жёстких ограничений не было, в сёлах они на стенах висели. Но ведь, согласитесь, это следование примеру, который подан, он широко растиражирован. Более того, если где-то кого-то постреляли, то это будет новость номер один, её со всех сторон обсудят.

Если говорить о стране, то я не ностальгирующий идиот, я просто сравниваю вот то якобы отсутствие свободы и её наличие. Та же свобода в конечном итоге дала Украину. Потому что стало дозволено чуть ли не рекламировать деяния нацистов, стало дозволено переписать историю и заявить, что великие укры соорудили пирамиды. А на днях я читал, что Иисус был казахом. Это не камень в огород казахов или украинцев с моей стороны. Я просто говорю о создании идолов и лозунгов и всего, что может человеку мозги набекрень поставить благодаря свободе. Свобода не равна вседозволенности. Есть, например, люди, делающие заявления, провоцирующие национальную рознь. Закон мы по этому поводу, слава богу, приняли. И реализация таких законов зачастую не нравится тем, кто хочет такой свободы слова.

— А что вы думаете о свежей инициативе про оскорбление представителей власти?

— У меня неоднозначное отношение к этому вопросу. С одной стороны мне, как представителю законодательной власти, бывает очень обидно, когда вдруг под одну метёлку меня причисляют к казнокрадам или людям, которые делают что-то исходя только из своей личной выгоды. Те, кто меня знают, наверное, могут подтвердить, что для меня это очень обидно, исходя из принципов всей моей жизни. И поэтому когда такие заявления делаются совершенно огульно, то я думаю, это ближе к вседозволенности.

С другой стороны, если это не оскорбление, а справедливая критика, то я не вижу ничего плохого. Это обязательный элемент диалога с обществом. Если воспринимать критику как оскорбление, тогда это, мягко скажем, безусловно не самый правильный путь.

— Вернёмся к выставке. Она ведь не совсем обычная?

— Дело в том, что когда мы с ней готовились, то в процессе поняли, что она не может быть обычной. Да, есть самые впечатляющие и многочисленные материалы, документы, фотографии, личные вещи. Мы делаем выставку силами трёх музеев — Шолохова, Новочеркасского и Ростовского краеведческого. В частности, из Новочеркасского мы берём шашку Чернецова — человека, который ключевая фигура для понимания тех событий. Человека, который трагически погиб от руки Подтёлкова. А потом Подтёлков в наказание погиб от рук повстанцев.

Но мы поняли, что просто разложив эти предметы и фото, мы ничего не расскажем ни о самом восстании, ни тем более о тех людях. Поэтому выставка будет интерактивной, с участием профессиональных актёров. Там будет две стороны: одна — это Мишка Кошевой, сторонник советской власти, вторая — его антагонист, Митька Коршунов, с которым они воюют семьями в течение всего романа, уничтожают друг друга, жгут дома и так далее. Вот с ними вместе посетителям предстоит пройти всю выставку и, я надеюсь, в конечном итоге прийти к пониманию того, что мы всегда должны находить возможность для диалога и совместного решения самых сложных вопросов. И сохранения гражданского мира, потому что страшнее и хуже гражданской войны представить что-либо невозможно.

Каждый посетитель будет поставлен перед выбором, на чью сторону встать. В результате человек пройдёт все круги ада вместе с Григорием Мелеховым. Там не будет комнаты ужасов, никто не будет на вас замахиваться шашкой, но вы всё время будете понимать, что в данный момент просто нет другого выбора, кроме как между смертью и жизнью. Независимо от того, кто вам ближе из персонажей и какие идеи у вас были до этого. Как человек этот выбор осуществляет, а главное, остаётся ли при этом человеком — это главная нота всего творчества Шолохова. Настоящий человек, как говорит он в другом своём произведении устами другого героя, он в любых обстоятельствах человеком остаётся.

Беседовал Сергей Деркачёв

Поделиться: