Я не хочу заниматься политикой

16 марта в Ростове прошёл митинг, собравший на Театральной площади, по разным оценкам, от 300 до 1000 человек. Одним из организаторов митинга выступила координатор ростовского штаба Навального Яна Гончарова. Самой большой сенсацией стало массовое участие молодёжи. Почему пришли школьники и студенты? Как оппозиция собирается использовать этот актив и что в принципе намерена делать дальше? С этими вопросами donnews.ru обратился к Яне Гончаровой.

— Расскажите о себе. Сколько вам лет, чем вы занимаетесь и как вы пришли в политику?

— Мне 27 лет, я ростовчанка. Училась в институте управления бизнеса и права, закончила факультет зарубежной филологии, изучала английский и испанский. Работала в разных международных организациях. Есть родители и сестра. Политикой я заинтересовалась во время учёбы в институте. К нам часто приходила завкафедрой и говорила: ребята, нужно пойти на митинг в поддержку «Единой России». Всё это мне, естественно, не нравилось. Это было в принудительном порядке, а почему я должна тратить на это свои выходные? Когда были президентские выборы, нам всем сказали: вы должны взять открепительные талоны по месту жительства, приехать в институт и проголосовать, вы понимаете за кого. У меня это вызывало ужас: почему я должна голосовать за того, за кого велят? Это моя жизнь, мой выбор — за кого считаю нужным, за того и голосую. И с этого момента я начала склоняться в сторону оппозиции этому принудительному режиму, но активных действий не вела.

Когда после института я устроилась на свою первую работу, познакомилась с девочкой со схожими политическими взглядами. Анастасия Шевченко имела большой опыт работы на избирательных кампаниях. Мы подружились. Сейчас она координатор «Открытой России» в Ростове.

Более активной я стала после убийства Немцова в Москве. В Ростове должен был состояться митинг «Весна», но он стал траурным. Тогда в сквер Седова пришло много людей, тоже потрясённых смертью Немцова, мы познакомились, объединились, стали проводить митинги в защиту политзаключённых, в поддержку Украины, когда там были активные военные действия, когда судили Надежду Савченко, Олега Сенцова, Александра Кольченко. Сейчас я координатор президентского штаба Навального в Ростове. Мы готовимся к открытию штаба.

— А вас когда-нибудь арестовывали, задерживали?

— Нет, когда я занялась защитой политзаключённых, я довольно быстро изучила много законов, узнала, как надо себя вести, как действовать. Я бы сказала, что у нас в Ростове очень лояльные полицейские и у нас никогда не было с ними проблем. Мы сталкивались с агрессией со стороны представителей НОДа и обычных людей, нас оскорбляли, вступали с нами в споры. Но мы всегда проводили мирные акции и никогда не поддавались на провокации.

— Воскресный митинг был посвящён борьбе с коррупцией. Вам самой приходилось с нею сталкиваться?

— Безусловно. Сейчас я встречаюсь с ней реже, потому что занимаю принципиальную позицию, не даю взяток и не плачу кому бы то ни было просто так. У меня это вызывает абсолютное отторжение.

— По вашим оценкам, сколько людей было на митинге?

— Никогда не умела считать по головам, но по нашим подсчётам, около тысячи.

— Какую часть составляла молодёжь?

— Был момент, когда я в мегафон крикнула: поднимите руки студенты или школьники! Вышло, что 60%, не меньше. И это отличительная особенность этого протеста: большинство — молодёжь.

— Во всех городах России, где проходили митинги, наиболее активно участвовала молодёжь. Это стало неожиданностью и для организаторов, и для власти. Сейчас в соцсетях и на различных интернет-ресурсах идёт дискуссия: почему молодёжь вышла протестовать?

— Это новый тренд. Мы думали, что основная часть молодёжи оторвана от политики, что ей ничего не интересно. Традиционно наша ростовская тусовка достаточно возрастная, я чуть ли не самая молодая. Остальные — это взрослые люди. После этого митинга я полностью поменяла своё мнение. Мы долго обсуждали, почему же так произошло. Мой ответ таков: молодёжь оторвана от телевизора. У них есть интернет, в котором они могут найти абсолютно любую информацию. И у них, видимо, более развито критическое мышление.

— За эти дни довелось прочесть много комментариев насчёт участия молодёжи. Приведу мнение людей, которые не понимают причин этой протестной активности, а вы попытайтесь парировать. Итак, нынешняя молодёжь — это те, кто родились либо уже при Путине, либо незадолго до его прихода к власти. Соответственно, они не помнят перестройку, не помнят времена Ельцина. Они не видели войны, не пережили ужасы Афганистана, Чечни. Они росли в «жирные двухтысячные», многие из них сидят на шее у родителей, хорошо питаются, имеют прекрасные гаджеты. Более того, в силу своего возраста они пока не встречались с коррупцией, поскольку все мало-мальски серьёзные вопросы решают их родители. Так что же им не нравится в этой прекрасной сытой жизни?

— Я позволю себе не согласиться с такой позицией. Общаясь с молодёжью, я вижу, что они понимают гораздо больше, чем нам кажется. Старшее поколение думает, что имеет дело детишками, которые «пороху не нюхали». На самом деле они говорят: «Моя мама зарабатывает 10 тысяч»; «Мои родители столкнулись с коррупцией там-то», «Я учусь в институте и с меня постоянно требуют деньги за экзамены». Они всё это видят.

— То есть они видят коррупцию, с которой сталкиваются их родители?

— И родители, и они сами, например в вузах.

— Если говорить о вузах, то не мне вам рассказывать, что многие студенты, имеющие деньги, скорее заплатят, чем будут что-то зубрить. Учатся по большей части те, у кого нет денег. Вот и выходит: сегодня студент сам кладёт в зачётку деньги, а завтра идёт на митинг против коррупции.

— Те ребята, с которыми я общалась, никогда сами не предлагали деньги. В основном они говорят: мы не можем сдать, нас заваливают, преподаватель требует взятку. Некоторые говорят: да, я не очень хорошо учусь, я готов получить свою тройку, но преподаватель её не ставит, пока вся группа не скинется.

Сейчас очень большое социальное расслоение. Есть дети, которые действительно живут очень сытно, имеют крутые гаджеты и ездят отдыхать в Европу. Но есть совершенно другие дети, которые на всё это смотрят только в интернете. Они воспитаны на другой культуре, на других сериалах, и они видят, как это работает в других странах. Если посмотреть наши фильмы, в них вы увидите, как все пьют, как в семьях все друг над другом издеваются. В зарубежных фильмах они видят совсем другое. И всё это выливается в жажду протеста. Плюс возраст.

— Из каких семей были студенты, которые пришли на митинг: те, кто живёт сытно, ездит за границу и хочет, чтобы у нас в стране было не хуже? или это обездоленные студенты, которые понимают, что у них ничего нет сейчас и ничего не светит в будущем?

— Я бы не бросалась в крайности. Это некая средняя категория. Я не видела на протестах явно богатых или явно бедных людей. Это средний класс, который сталкивается и с теми, и с другими и видит и ту, и другую сторону. Они понимают, что могут жить и так, и эдак, но если сделать выбор в сторону богатства, то придётся столкнуться с какими-то коррупционными схемами. При этом они понимают, что могут скатиться и в сторону малоимущих, потому что у них не будет возможности без блата устроиться в жизни, найти хорошую работу. Большую роль сыграло и то, что студентов запугивали перед митингами — ректораты выпускали предупреждения, призывали не ходить.

— Вы считаете, что запрет, наоборот, стимулировал явку? Пошли наперекор?

— Думаю, часть студентов именно так и поступила. Тут сыграли роль разные факторы. Некоторые студенты мне писали: «Мне в вузе запретили, а я всё равно пойду». А кто-то, наоборот, писал: «Я переживаю, мне ещё учиться, у меня бюджетное место». Тем и интересен этот протест, что он во многом непредсказуем. Это молодые люди, невозможно предугадать, что они будут делать. Сейчас они уже самоорганизуются в чатах, у них миллион планов и идей, что делать дальше. Они готовы действовать.

— На что они готовы?

— Они готовы менять свою жизнь, прежде всего. Например, есть ребята, которые хотят создать своё собственное СМИ, монтировать небольшие ролики, объяснять текущую ситуацию в городе, бороться с городскими проблемами, искать людей, которым нужна помощь во взаимоотношениях с чиновниками.

— В Facebook Олег Отроков, один из лидеров проправительственных молодёжных движений, написал, что не понимает, почему молодёжь пошла на митинг. Он утверждает, что неправда, что у молодёжи нет возможности реализоваться: огромное количество легальных молодёжных объединений, множество проектов самой разной направленности. Плюс участие в этих структурах предполагает возможность общения и с депутатами, и с чиновниками, а значит, есть возможность решать какие-то проблемы. По его мнению, при желании нет препятствий для конструктивной работы, а выйти на митинг и пошуметь — это бесполезно.

— Проблема всех этих организаций в том, что это в большинстве своём подконтрольные власти структуры.

— А что в этом плохого?

— У большинства молодёжи недоверие к власти. Например, идёт насаждение какой-то веры, вводят уроки православия. Но молодые отторгают то, что им пытаются внушить. Они видят проблемы, видят всех этих депутатов, которым 50+ и с которыми у них нет ничего общего. Эти дяди и тёти смотрят на них как на неразумных подростков. Взять ситуацию с этим видео из Брянска, где учительница рассказывала ученикам, почему не стоит ходить на митинг. Она разговаривала с ними как с полоумными, с позиции «да что вы знаете? что вы понимаете? я власть, и я сейчас всё вам расскажу». Само собой, это вызывает отторжение. С ними нужно разговаривать на другом языке. Оппозиция может разговаривать на этом языке, потому что она молодёжная. Я говорю на их языке, я стараюсь их поддержать. А эти дядечки и тётечки говорят: «Сейчас мы вас расскажем, как нужно жить». Их волю, их порывы топят и пытаются перекроить так, как нужно им.

— Политолог Екатерина Шульман одной из причин молодёжного протеста назвала отсутствие так называемых социальных лифтов. Молодёжь не понимает, как, получив сегодня образование, можно будет завтра себя реализовать. С другой стороны, сейчас эпоха эйджизма {англ. ageism — дискриминация по возрасту}, и только молодой может найти хорошую работу, а тем, кому за сорок, уже не пробиться. Куда ни зайдёшь — везде молодые и юные сотрудники. Молодым везде у нас дорога.

— Да, людям старшего поколения сложно найти работу. И многие компании ориентированы именно на молодёжь. Но трудность в том, что работодатель хочет, чтобы молодой сотрудник уже имел опыт, а если его нет, то был готов работать за 5 тысяч рублей. А жизненные реалии таковы, что на эти деньги не проживёшь.

— Но так же во всём мире. Разве где-то готовы брать молодых сотрудников без опыта и много им платить?

— Европейские компании берут молодых неопытных сотрудников на стажировку, за время которой пытаются научить их азам и посмотреть, насколько он обучаем и перспективен. Если он хорошо себя зарекомендовал, то в дальнейшем его берут на хорошую позицию с конкурентной зарплатой.

Я в Ростове работала в такой компании, они существуют. Но есть другая проблема: российское образование уже не соответствует современным стандартам. Нельзя говорить, что в России лучшее образование. Сегодня оно никакое. Мы всё ещё действуем по советским стандартам. Детей учат абсолютно ненужным в жизни вещам. Ребят заставляют зубрить, но не пытаются заинтересовать. Менять всё нужно именно с образования, вдохновлять детей. Какое-то время я преподавала английский язык. Некоторые дети говорили: «Я не понимаю, зачем мне это нужно». Я отвечала: «Например, ты поедешь за рубеж, найдёшь хорошую работу». Мне отвечали: «Да никуда я не поеду, как я туда поеду, кому я там нужен?» Они даже не мотивированы на это. Задача любого образования — мотивировать на дальнейшие достижения. А я вижу только полную демотивацию.

— Возвращаясь к социальным лифтам: у молодёжи есть возможность реализовать себя?

— Да.

— То есть отсутствие социальных лифтов — это не причина протестов?

— Эта проблема есть, но она не основная.

— А какая основная?

— Я как человек, недалеко ушедший от молодёжи, вижу застой в стране. Власть пытается делать хорошую мину при плохой игре. Нам говорят, что всё отлично, но мы все на себе чувствуем, как куда-то проваливаемся. Да, у нас были сытные двухтысячные, но сейчас это всё сходит на нет. У нас санкции, упал уровень жизни, подорожали продукты. Застой во власти, продолжающийся спад.

— Давайте про будущее поговорим. Мы все понимаем, что впереди 2018 год, выборы президента. Они будут безальтернативные. С другой стороны, оппозицию, и в частности Навального, упрекают в том, что они хотят революции. Пугают Майданом — это сейчас самая главная страшилка. Что с этим всем делать?

— Во-первых, я не вижу в Майдане никакой проблемы. Та картина, которую рисует пропаганда, не соответствует действительности. Я жила в Киеве и знаю, что в Украине очень сильно развилось гражданское общество. Люди поняли, что они — сила и могут что-то менять.

— Но при этом там очень сильно упал уровень жизни. Люди в России этого очень боятся, у нас и так уровень жизни падает. Люди боятся, что будет ещё хуже.

— Я не понимаю одного: почему наш народ всегда сравнивает себя с чем-то плохим? Почему никто не думает, что будет лучше? Добьёмся перемен, и будем жить лучше, как, например, Грузия. Я бы не сказала, что у них всё плохо и они там голодают.

— Но там бедненько. Среднестатистический россиянин живёт лучше, чем среднестатистический грузин.

— Согласна. Получая среднюю зарплату в Ростове и приезжая в Киев, я чувствую себя богачом. Но нужно понимать, что люди в Киеве получают меньше, но и тратят меньше. Хотя, конечно, экономический кризис там есть. Но он есть и у нас.

— Вы ведёте людей к Майдану или нет, ответьте?

— Никто не хочет Майдана.

— Хорошо, а как тогда? Все говорят, что нужно идти мирным путём, но как?

— Мы хотим, чтобы власть была сменяема. Мы не хотим свергать эту власть, мы хотим, чтобы она сама ушла.

— Но сам же никто не уходит.

— Но у нас же вроде не царизм?

— Хорошо, но нам уже нарисовали путь: Владимир Владимирович уходить не собирается, он намерен получить мандат на очередные шесть лет. Что вы будете делать всё это время?

— Владимир Владимирович этим добьётся, что будут постоянные протесты, мы этим добьёмся того, что будут постоянные посадки. А к чему это приведёт — сложный вопрос. Мы не можем сказать, приведёт это к революции, к Майдану или к тому, что все притихнут. Никто не мог подумать, что 26 марта выйдет столько людей. Никто не думал, что после Болотной будут ещё какие-то протесты. Очень сложно предсказывать в нынешних реалиях.

— Я же не спрашиваю, что будет. Я спрашиваю: как вы видите вашу дальнейшую деятельность? Что будет делать оппозиция?

— На ближайшие выборы мы уже не ориентируемся. Но к 2024 году мне бы хотелось, чтобы молодёжь развивалась в плане гражданской активности, социальной ответственности. Мне бы хотелось, чтобы альтернативные движения взяли на себя роль культурно-образовательного центра, где бы подрастающее поколение могло узнать о своих правах, о политике, о своих возможностях.

— То есть вы хотите выходить на митинги и образовывать молодёжь?

— Ходить на митинги необходимо, чтобы показать, что мы не поддаёмся этому болоту. Это вдохновляет молодых людей, даёт им понять, что они не одни. И это даёт силы двигаться дальше, понимать, что это не они плохие и неправильные, как им внушают из каждого утюга. Они нормальные, и у них есть единомышленники. Как по мне, они — это гражданское общество.

— Недавно прошли парламентские выборы. На них я вообще не видела работы оппозиции у нас в области. Не было никакой активности, кроме постов в Facebook. Почему? Ведь, как бы это ни было тяжело, есть легальные способы прийти во власть?

— Нашей задачей я вижу воспитывать менеджмент, который и будет это делать. В Ростове я не вижу оппозиционных политиков, способных на это.

— А вы лично готовы куда-нибудь выдвигаться? В городскую думу, Законодательное собрание, чтобы на местном уровне получить хотя бы минимальный политический опыт?

— Нет, мне политика как таковая неинтересна.

— Здрасьте! Вы столько лет в оппозиционном движении — и говорите, что вам это неинтересно.

— Мне интересно обучать новых лидеров. Я не чувствую себя тем человеком, который мог бы встать у власти и говорить людям, как жить.

— Тогда получается, что вы выводите людей на митинги, подвергаете их опасности — ведь никто не знает, кого цапнут, — а после этого все расходятся и успокаиваются. А перевести этот пыл в конструктивное русло? Призвать что-то полезное делать? Только тогда вы покажете, что вы не революционеры, что вы хотите изменить жизнь к лучшему.

— Это же не обязательно должна быть я. Я не чувствую в себе потребности войти во власть. Я чувствую себя идейным организатором.

— Организатором чего?

— Молодёжи.

— Вы их собираете во имя чего?

— Во имя того, чтобы у них в головах появилось осознание, что они ответственны за свою жизнь. Это не я должна им сказать, что делать, они должны сами это делать.

— Вот они раз пришли, пошумели, другой раз пришли — а ничего не происходит и не меняется. И они понимают, что организаторы всех этих протестных митингов такие же пустословы, как и все остальные.

— Я не вижу смысла выходить на митинги, чтобы выбрать себе нового царя. Для меня все эти люди — те, которые готовы что-то менять. Я хочу их научить самоорганизации, научить брать ответственность на себя. Не нужно ждать лидера, не нужно ждать царя, нужно делать. Одним митингом ты не добьёшься ничего. Мы сейчас общаемся в чатах и решаем, что мы можем сделать. Многие говорят, что нужно поддержать дальнобойщиков, обманутых дольщиков, политзаключённых, которых сейчас судят в Ростове, поддержать малоимущих. У них очень много предложений, и я им говорю: вот ты сказал об этой проблеме, давай ты этой проблемой займёшься? Я хочу, чтобы они выросли в людей, которые смогли бы что-то менять.

— В людей, которые потом пойдут избираться?

— Мы готовы их обучать, проводить лекции, устраивать встречи с интересными людьми. Мы будем готовить наблюдателей на выборах. Мы готовы их вытолкнуть вверх, за ними будущее. Суть протеста — в воспитании гражданского общества. Их всю жизнь учили тому, что они ни за что не отвечают, что они должны делать так, как им говорят. Но они должны понять, что будущее в их руках, и чтобы его менять, им не нужен царь.

Марина Поюрова

Поделиться: