Анкетирование

В середине шестидесятых, когда я заканчивал обучение в аспирантуре, возрождалась наука «социология» со своими специфическими методами опроса общественного мнения.

Как-то меня и ещё троих аспирантов вызвал заведующий кафедрой профессор Лунёв и сообщил радостную весть, что мы накануне важного события — соединения теории и практики. Университет заключил большой хозяйственный договор с крупнейшим машиностроительным предприятием города. Нашей кафедре политической экономии доверено проанализировать потери рабочего времени в основных цехах и предложить меры по их сокращению.

— Мы решили провести сбор первичных данных методом самофотографии, — сказал Лунёв. — Согласно инструкции, рабочие сами будут фиксировать простои на своих рабочих местах. На вас возлагается ответственность за организацию анкетирования.

Что тут поделаешь — от поручения шефа не откажешься. Нам четверым выдали под расписку по двести пятьдесят сброшюрованных в аккуратные блокнотики анкет с числом страниц, рассчитанным на каждый рабочий день недели, плюс страничка с инструкцией по заполнению.

За мной закрепили цех механобработки № 5, в котором рабочие встретили представителя науки, мягко говоря, без особой радости, а, скорее, с мрачноватой подозрительностью. Производственников не воодушевили заверения в том, что вместе мы найдём резервы роста производительности труда.

— А после анкетирования нам расценки не срежут? — выразил опасение хмурый приземистый малый со слезящимся глазом.

— Хитро придумали! — в унисон ему воскликнул худой белобрысый парень в беретке. — Нашими руками хотят обрезание сделать!

— Разговорчики! — возвысил голос старший мастер Селиванов. — Начальство дало указание учёным помогать, поэтому митинговать не будем. Получите анкеты, инструктаж — и за дело.

Теперь каждый день я спешил на завод. В цехе у меня появился помощник, токарь Тамарин, который учился на заочном отделении университета. Один или вместе с ним я ходил по участкам. Пахло калёным металлом и эмульсией, охлаждающей резцы и фрезы при обработке деталей. Приходилось шарахаться от автокаров, которые в общем гуле работающих станков как-то неожиданно возникали за спиной. В ответ на мои приветствия рабочие кивали головами и указывали на стеллажи, где белели анкеты, мол, все путём, не переживай.

Через неделю, в день «сбора урожая», я приехал на завод к обеду. «Собрал анкеты?» — спросил я заочника Тамарина. Тот замялся и в смущении передал мне пять замусоленных блокнотов, к тому же почти не заполненных. Пришлось самому разбираться, что произошло. На мои вопросы рабочие отшучивались, отвечали, что не знают, куда подевались анкеты, что их разобрали на сувениры сослуживцы, а возможно даже, похитили агенты империализма. В общем, рабочий класс откровенно валял дурака и, видимо, с самого начала усомнился в задумке учёных.

Тамарин первым понял, что с анкетированием полный провал, и срочно заболел. А я ещё неделю ходил по цеху и клянчил анкеты. В результате число их увеличилось до десяти.

Старший мастер Селиванов на просьбы о помощи сказал, что у него своих дел по горло, а мне надо было реально контролировать процесс, а не пускать всё на самотёк.

На требование профессора Лунёва срочно принести анкеты я малодушно отвечал: «Собираем», — хотя уже понял, что катастрофа произошла.

В поисках спасения я умолил лаборантку Светочку выдать мне из загашника чистые бланки анкет. «На заводе случился пожар, и весь собранный первичный материал сгорел, — привирал я, чтобы её разжалобить. — Теперь мне каюк!»

Светочка, доброе сердечко, хоть и страшно боялась шефа, выдала мне двести штук чистых бланков.

А что дальше? Второй раз запускать анкетирование я не решился, а в плановом отделе цеха взял отчётный баланс рабочего времени сдельщиков и выписал из него цифры потерь. Теперь можно было перенести эти реальные данные в бланки самофотографий. Но кто и как это сделает?

При виде меня профессор Лунёв не мог сдержать свой гнев. В его голосе послышалось змеиное шипение, когда он сказал: «Хватит меня завтраками кормить! Назначаю конечный срок — понедельник, и чтобы анкеты у меня на столе лежали, иначе сделаю оргвыводы».

До понедельника осталось два дня — суббота и воскресенье. И тут на помощь пришёл мой дядя Миша, пенсионер. Он постоянно жаловался, что пенсии ему на жизнь не хватает, и согласен был на любую работу.

— В чём кручина? Что голову повесил? — спросил бывалый дядька, когда уяснил ситуацию. — Плати грóши, и я мигом тебе анкеты разными ручками заполню. И не волнуйся, — успокоил он меня, — одинаковых анкет не будет. Цифры потерь чуть увеличу или уменьшу, но так, чтобы реальную картину не нарушить.

С тяжёлым сердцем и сомнениями, правильно ли я поступаю, отдал дядьке чистые бланки и сто рублей — всю сумму своей оплаты за хоздоговорку.

Вечером в воскресенье заявляюсь к нему и спрашиваю: «Как дела?»

— Минуточку! Заканчиваю, — отвечает, а сам посреди комнаты пританцовывает. Смотрю, а он по развалу анкет в своих сапожищах ходит и норовит их каблуками раздавить. Прямо в раж вошёл.

— Хватит, — останавливаю его, — не переусердствуй. Гляди, порвал некоторые.

— Порядок, не боись! — успокаивает он меня. — Я их ещё машинным маслом заляпал, теперь комар носа не подточит. С завода анкетки!

Отнёс я эти подделки на кафедру — как на эшафот взошёл. Однако, на удивление, меня даже похвалили. Оказалось, коллеги гораздо меньше анкет собрали.

Завкафедрой Лунёв, как реликвии, спрятал анкеты в шкаф под замок. Его доверенные лица потом анализ потерь рабочего времени провели, таблицы составили, статьи научные написали с выводами и предложениями.

А у меня чувство вины из-за обмана и собственного малодушия осталось, хотя я и успокаивал себя, что цифры близкие к реальности анализировали. И ещё развилось стойкое недоверие ко всякого рода результатам анкетирования, разным рейтингам и прочим опросам общественного мнения.

А дядька ещё долго наступал на больную мозоль — просто прохода мне не давал и канючил: «Когда ещё анкетированием займёмся?!»