Инвентаризация с последствиями

Бухгалтер Прядкина Мария Акимовна закончила муторную работу — плановую инвентаризацию малоценных предметов и быстроизнашиваемого инвентаря. В процессе её было много суеты, разговоров на повышенных тонах, упрёков и обид.

— Думала, у меня нервов не хватит, — призналась Прядкина своим сослуживцам. — Теперь можно домом заняться, а то муж с дочкой полуголодные ходят.

Она решительно завязала папку с ведомостями и спрятала её в тумбочку стола.

Мария Акимовна была доброго нрава тридцатишестилетней женщиной. Она не подкрашивала глаза, не румянила щеки, русые волосы зачёсывала гладко назад и забирала их в пучок на затылке с помощью шпилек. Иной раз в её речи проскальзывали словечки, которые выдавали её деревенское происхождение. Она говорила «фигель» вместо «флигель», что дом у соседей «огромадный из пяти комнатей» и т. п. За такие ляпы её строго распекала дочь-старшеклассница Светлана, и Прядкина переживала из-за своих оплошностей. В остальном она была довольна жизнью, считала, что все трудности можно преодолеть добросовестным трудом, и верила, что сказки могут становиться былью.

То было время начала шестидесятых. Время небывалого подъёма патриотизма и энтузиазма в стране. Всем казалось, что мощный прорыв страны в космосе многократно ускорит развитие всех сфер жизни, и уже нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме по принципу «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Так было записано в программе КПСС, которая обсуждалась во всех коллективах страны.

Прядкина посмотрела на квадратные электрические часы, висящие на стене. Минутная стрелка приближалась к цифре 12, а часовая покоилась на цифре 5. В двадцатиметровой комнате помещались ещё три стола. Слева от Прядкиной, как курица в гнезде, беспокойно вертелась учётчик техотдела Нина Ивановна Машкина, незамужняя пятидесятилетняя женщина со следами былой красоты, которую в цехе называли Нинон. Она подкрашивала губы и пыталась придать истерзанным химической завивкой волосам, выкрашенным в цвет воронова крыла, некую пышность. Сегодня у неё было свидание с сердечным другом — инженером заводоуправления, закоренелым холостяком, которого Нинон величала приходящим мужем. Ей надо было выглядеть на уровне. Начальник техотдела Осипян ушёл в отпуск, и его стол напротив бухгалтера пустовал. Стол у стены с окном застолбил экономист цеха Ефимов Валерий, молодой специалист, который сейчас болтал с Александром Вольновым, заведующим лабораторией химводоочистки. Этим двадцатитрехлетним ребятам ещё предстояло заслужить обращение по имени и отчеству. Вольнов, родом из Курска, считал, что пять лет учёбы в Москве в престижном химико-технологическом институте дают ему право свысока поглядывать на провинциалов, подтрунивать над ними по разным поводам и упрекать в технической отсталости. Рабочие в отместку за глаза называли его Сашкой.

Начальник теплосилового цеха Порошенко Николай Петрович, от которого ничто не ускользало из происходящего во вверенном ему коллективе, провёл с ним беседу. Порошенко носил полувоенный френч из тёмно-синего сукна, а брюки заправлял в сапоги с белыми фетровыми голенищами — писк моды тех лет, а скорее, свидетельство причастности к номенклатурному слою, сформировавшемуся в сложные довоенные и военные годы.

— Вот что, парень, не заносись, — строго сказал он Александру. — Эти отсталые, как ты считаешь, люди после войны подняли из руин цех и восстановили оборудование, по сути, вручную, не щадя сил своих и здоровья. А тебя сюда не чистоплюйством прислали заниматься и критику наводить, а, засучив рукава, дело делать. Вот и учи передовым методам, делись знаниями и премудростями, но людей раздражать не смей!

Вольнов после такого разноса несколько поутих. В данный момент он злился на бухгалтершу, которая достала его сверкой материальных ценностей, и потому демонстративно сидел к ней спиной.

Минутная стрелка стенных часов дёрнулась и достигла цифры 12, возвестив о конце рабочего дня.

— Ну, можно идить! — громко сказала бухгалтер и тут же осеклась — может, не заметят. Не тут-то было. Сашка с готовностью встал во весь рост и важно, с выражением сказал:

— Да, надо идить.

— Зачем ты так, — укорил его Ефимов, когда они спускались по лестнице к выходу. — Она твою издёвку поняла.

— Ну и что! Пусть знает, что деревня есть деревня. Она — ходячая инструкция: всё, что видит вокруг, в бухгалтерский баланс запихнуть старается.

— Опять ты не прав, — возразил ему Валера. — Акимовна — тётка отличная и специалист грамотный, всё по закону делает.

— А ну вас, бумажных, — махнул рукой Сашка. — Очень далеки вы от народа. Бывай… Разбежались.

Он запрыгал через две ступеньки вниз по лестнице и чуть не опрокинул ведро с водой на площадке. «Куда, скаженный!!» — закричала уборщица Филипповна и запоздало замахнулась на него шваброй.

На другой день Ефимов, придя в цех после совещания в заводоуправлении, застал расстроенную Марию Акимовну. Её большие серые глаза были явно на мокром месте, кончик носа покраснел, да и на лице проступили красные пятна.

— Погодите, — успокаивала её Нина Ивановна, — вот увидите: все образуется. Тут какая-то ошибка.

— Это издевательство, — причитала бухгалтер, — я не буду этого делать.

— Что случилось? — спросил Ефимов с участием.

Машкина, с лица которой осыпалась пудра, показала ему приказ за подписью директора Иванова, в котором предписывалось провести повторную инвентаризацию цеха с особой тщательностью. «Что за чертовщина?» — подумал Ефимов. Это было похоже на шутку, чей-то розыгрыш.

— Нет, — твёрдо отвергла его предположение Прядкина на сей счёт. — Что я, подпись директора не знаю? Это его роспись.

— Я же мастера Борзило Христом Богом просила: «Куда, Иван Павлович, соединительные муфты подевал, почему своевременно не списывал?» — сокрушалась бухгалтер, — а у того один ответ: «А х… хто его знает?»

Простодушная Мария Акимовна чуть не брякнула дословно слоган известного в цехе матерщинника, но вовремя спохватилась.

Ефимов и Машкина невольно улыбнулись и ещё больше прониклись сочувствием к коллеге.

— Нет, — твёрдо сказала вконец расстроенная женщина, — я к директору на приём пойду и скажу ему, что повторную сверку проводить не буду… Вплоть до увольнения: у меня ни сил, ни нервов не осталось.

На следующий день Прядкина пребывала в печали, молча перебирала какие-то бумаги и зябко куталась в пуховой платок. Она безо всякого интереса выслушивала скорострельную болтовню Машкиной, которая всеми силами пыталась отвлечь сослуживицу от мрачных мыслей, а заодно и поплакаться в жилетку.

— Вчера Павлик у меня ночевал, — откровенничала Нина Ивановна. — Одно расстройство. Пришёл хмурый как туча. Я так и эдак вокруг него увивалась — никаких эмоций: наелся до отвала и даже спасибо не сказал. Стал газеты читать, которые принёс. Ладно. Я прибираюсь. Смотрю, спину почёсывает и всем видом показывает, что неудобно ему. Поняла намёк — расстелила постель. Лёг и стал ручку приёмника «Рекорд» крутить, голоса враждебные в эфире вылавливать, да только ничего не вышло — одни завывания глушилок. «Ты что там делаешь?» — зло так спрашивает. «В кухне порядок навожу, Павлик», — отвечаю. А он как рявкнет: «Заканчивай. Иди сюда, ложись и туши, к чёртовой матери, свет». Вот и вся любовь и её прелюдия!

— Охламон! — с чувством негодования сказала Мария Акимовна. — Я бы такого кочергой наладила! Бедная вы женщина, сколько терпенья у вас!

— Я его столько раз просила, — продолжила жаловаться Нина Ивановна: — «Павлик, поведи меня в театр». Все-таки выпросила. На концерт московских артистов повёл. После представления вышли, он закурил и быстрым шагом с места сорвался. Я ему кричу вдогонку: «Павлик, Павлик, а я?!» Он резко остановился, сплюнул и говорит: «Фу, черт, совсем о тебе забыл!»

Ефимов не стал больше слушать и вышел из комнаты.

— Как там Прядкина поживает? — лукаво улыбаясь, спросил его Вольнов, когда они столкнулись возле кабинета начальника.

— Скандал, — ответил Валера. — Представляешь, получила странный приказ за подписью директора завода о повторной инвентаризации и теперь рвётся к нему на приём.

— Она что, сдурела? — воскликнул Сашка, и Ефимов заметил тревогу в его лице. — Зачем это делать? Ты прав, наверняка это розыгрыш. Отговорите её.

— Бесполезно, мы уже пробовали, но она, ты знаешь, упёртая.

Вольнов от этих слов помрачнел, помолчал, а затем неожиданно признался:

— Это мы с Борзило приказ ради хохмы состряпали. Он на машинке его одним пальцем отстучал, а я подпись Иванова срисовал.

— Срисовал, — хмыкнул Ефимов. — Нет, говори уж как есть — подделал. Надо признать, даже я в подлинности не усомнился. За такое начальство по голове не погладит!

— А что делать?

— Это ты у меня спрашиваешь?! — в сердцах воскликнул Валера. — Думать надо было раньше. Идите к Акимовне, падайте ей в ноги и во всем признавайтесь. Она женщина добрая, думаю, простит вас, дураков, и тогда история эта неприглядная не всплывёт на свет.

Разговор произошёл в четверг, а утром в пятницу в техотделе появились Вольнов и мастер Борзило, долговязый жилистый дядька, какой-то нечёсаный, с вытянутым лицом и большим хрящеватым носом.

— Мария Акимовна, — смиренно обратился к Прядкиной Вольнов, явно волнуясь, — мы пришли к вам повиниться.

Мастер неуклюже переменил позу и, теряя равновесие, гаркнул:

— Прости нас, Акимовна.

При этих словах большая ворона, которая качалась под порывами ветра на ветке дерева за окном, с громким карканьем испуганно взмыла в небо. Возможно, крик её означал «чур, чур меня!».

Пока Вольнов каялся в содеянном, Мария Акимовна внимательно его слушала, и на удивление реакция её была весьма благодушная.

— Спасибо, Саша, — мягко сказала она и кротко улыбнулась, — я всегда знала, что ты парень добрый, только внешне ершистый, но напраслину на себя не возводи. Меня уже убеждали, что это розыгрыш, а теперь вас с этим подослали. Но я подпись директора хорошо знаю. Это — его рука. — Она горестно вздохнула и продолжила: — Мне одной ответ держать перед ним. Но больше сверку делать не буду, хоть режьте меня на куски. Уволюсь. Оставайтесь с Борзило, и пусть он вас всех матюками кроет.

Никакие увещевания не возымели на неё действия. Обескураженные, Вольнов и долговязый Борзило вышли из кабинета несолоно хлебавши. Валера отправился в бригаду сантехников, а когда вернулся через два часа, то застал смеющейся Машкину, а бухгалтер с улыбкой говорила, что она знала, директор во всем разберётся и справедливость восторжествует.

Она протянула Ефимову отпечатанный на желтоватой бумаге текст с выпрыгивающей из общего ряда буквой «а». Это был новый приказ, который отменял ранее выпущенный. Борзило объявлялся выговор за сквернословие, а Прядкиной за добросовестный труд и образцово проведённую инвентаризацию назначалась премия в размере оклада. Под текстом красовалась подпись директора Иванова.

«Сашкина работа», — подумал Валера, но промолчал. При встрече Вольнов виновато развёл руками и признался:

— Пришлось клин клином вышибать. А что было делать?

— Клин-то вышиб, а дальше как?

…А дальше развязка истории пошла под диктовку Порошенко Николая Петровича, который как бы из воздуха черпал информацию о происходящем. Он вызвал к себе в кабинет заведующего химлабораторией и, указав на стол, где лежали два липовых приказа, строго спросил:

— Что с этим делать?

Вольнов покраснел и потупился.

— Последняя бумага мне больше нравится, — принялся рассуждать вслух начальник, — только не все герои в ней получили по заслугам. Ну, это мы поправим. Выговор Борзило за сквернословие с великим удовольствием влепим. Это раз. Премию Прядкиной начислим. Нет вопросов — заслужила. Это два. Не знаю только, откуда средства на эти цели взять. Не подскажешь?

Сашка ещё гуще покраснел. Не дождавшись ответа, Порошенко назидательно сказал:

— Это мы сделаем за счёт твоей квартальной премии. Вот и три. Теперь всем воздали по заслугам. Думаю, возражать ты не станешь? Я так и знал. И запомни: лишиться квартальной премии — это самое лёгкое для тебя наказание.

Вольнов кивнул и ощутил испарину на спине под строгим взглядом начальника. Однако у Николая Петровича можно было заметить лукавые искорки в глазах, а разбегающиеся от них морщинки к вискам выдавали его весёлое расположение духа.

— А филькины грамоты эти я в сейф спрячу, — сказал он. — Пусть лежат до поры, чтобы ты ещё чего-нибудь не отмочил. Это четыре. Теперь всё, иди, делом займись.

И пока Вольнов шёл к двери, Порошенко каким-то размягчённым тоном сказал ему вслед:

— Счастливые вы, молодые, образованные, шутки шутите. А в наше время за такие проделки можно было на лесоповал загреметь!