Лапочка

Аспирантка Мария Лапицкая, стройная миловидная девушка с копной золотистых волос, вместе с другими соискателями учёных степеней грызла гранит науки на кафедре «Деньги и кредит». Марию можно было признать даже красавицей, если б не холодный отсвет отстранённости в её больших серо-голубых глазах. Как-то аспирант Федя Неучев назвал её по-свойски Лапочкой. В ответ Лапицкая одарила его таким взглядом, точно бритвой обрезала подобное обращение к своей персоне. И все поняли, что панибратства она не потерпит, так как считает себя не четой другим. Отец у неё был собкором московской центральной газеты, мать — доктором наук, преподавала в мединституте. Научное руководство Марии осуществлял профессор Мамалыгин — шумный, общительный острослов, солидный мужчина в летах, ко всему относящийся с юмором, порой на грани цинизма. Кафедральная молодёжь тянулась к нему и искала с ним общения. Аспирантка Лапицкая уклонялась от кафедральных посиделок по случаю дней рождения коллег, их успешных защит или другим поводам, хотя взносы на подобные мероприятия вносила безропотно.

Если Лапочка — так её за глаза стали называть члены кафедры — участвовала в междусобойчиках, то держалась за столом чопорно, категорически отказывалась от употребления алкоголя и своим поведением отягощала атмосферу празднеств.

Но в день 7 Ноября — красный день календаря — ей всё же пришлось поддержать компанию и выпить со всеми полную чарку коньяка. В тот праздничный день в городе стояла холодная ветреная погода. Накануне прошёл дождь и всё вокруг пропитал сыростью. Лапочка вместе со всеми в университетской колонне шагала по проезжей части улицы, расположенной параллельно главной, и старалась не зацепиться каблуком за выщерблины асфальта и не угодить в лужу. Демонстрантам предстояло задворками обогнуть Театральную площадь и по 1-й Советской вместе с колоннами других организаций продефилировать по ней мимо трибуны с руководителями области и города, покричать «ура!» в ответ на приветствия и мобилизующие призывы, громыхающие из усилителей, и затем рассеяться по разным местам с чувством исполненного долга.

Во время организованного движения демонстрантов возникали частые остановки. Отовсюду гремели оркестры, доносились звуки хорового пения. Бойко торговали выносные буфеты. С прилавков продавали пирожки, бутерброды и прочую снедь, а также кофе и чай из больших термосов. На спиртное был наложен строжайший запрет. Но многие люди находились под хмельком, так как принесли с собой горячительные напитки в плоских фляжках и других маломерных ёмкостях, к которым прикладывались при удобном случае.

Во время очередной остановки профессор Мамалыгин, продрогший в своём щегольском кожаном пальто и залихватском берете, потёр ладонями курносое скуластое лицо, покрасневшее от ветра:

— Что-то стало холодать, - сказал он со значением. — Не поздравить ли нам с праздником моего приятеля, который приболел? Мы как раз стоим возле его дома.

— Очень гуманное и своевременное предложение! — с готовностью откликнулся худющий, кадыкастый доцент Резников. Он верно уловил направление профессорской мысли.

— Пошли, — решительно скомандовал Мамалыгин. — Маша, ты идёшь с нами.

Мамалыгин, Резников, аспиранты Фёдор с Валентином и примкнувшая к ним Лапочка зашли в полутёмный вестибюль парадного старинного трёхэтажного дома. В те времена кодовых замков и камер видеонаблюдения на входных дверях не устанавливали. То была счастливая пора: заходи свободно, куда твоей душе угодно. Вошедшие образовали круг на выщербленном плиточном полу, который давно не подметался. Пахло затхлостью непроветриваемого помещения и кошачьей обжитостью.

Лапочка затравленно озиралась по сторонам и сдавленным голоском проблеяла:

— Почему мы остановились? Где живёт ваш приятель?

— Я передумал, — сообщал Мамалыгин, — не будем тревожить больного человека. Лучше выпьем за праздник. Фёдор, где тара?

Фёдор поспешно стал раздавать бумажные стаканы, а Валентин — наливать в них коньяк из фляжки профессора. Молодой леди тот уступил свой складной металлический стаканчик.

— С праздником, друзья! — пафосно провозгласил тост Мамалыгин. — Будьте здоровы!

Мужчины дружно выпили. А Лапочка, как изваяние, застыла со своим стаканчиком в руке.

— Нет, Маша, так нельзя, — укорил её научный наставник. — Грех не поддержать компанию в такой день! Тебя могут заподозрить в нелояльности к советской власти.

В этот момент на втором этаже хлопнула дверь и по лестнице тяжёлой поступью стала спускаться крупная тётка в ватной куртке и лыжной шапочке с помпоном.

— Ах, алкаши проклятые! — громко закричала она. — Опять кирять здесь собрались! Налакаются тут, накурят, лужи после себя оставят, а нам дышать всем этим. Марш отсюда сию же минуту!

Тут взгляд её сфокусировался на Лапочке, которой Мамалыгин помогал поднести стакан ко рту и вручить конфету для закуски.

— Ах ты, бесстыдница! — закричала свирепая тётка, ещё более распаляясь. От её крика и ужаса происходящего Лапочка опрокинула рюмку в рот. Алкоголь обжёг ей гортань, а ноги подкосились. Чтобы не упасть, она уцепилась за профессора.

— Ах ты, девка гулящая! — продолжала кричать тётка. — Как ты посмела кобелей за собой сюда привести?! Греховодница без стыда и совести — в старичка вцепилась! Он тебе в отцы, а то и в деды годится!

— Мамаша, успокойтесь, — примирительно пророкотал своим профессорским баритоном Мамалыгин, обиженный, что его обозвали старичком. — Мы не те, за кого вы нас приняли. Мы учёные из университета. Идём на демонстрацию. Заскочили сюда, чтобы согреться, а сейчас уходим.

— Учёные — алкаши кручёные! — не унималась тётка. — Какой ты учёный?! Посмотри на себя! С такой рожей только на базаре рыбой торговать. Марш отсюда, пока я милицию не вызвала!

Со смехом и весёлыми возгласами честная компания вывалилась из парадного и поспешила за ушедшей колонной.

Возбуждённые алкоголем и курьёзным происшествием, они продолжили весело переговариваться и смеяться. Только Лапочка, бледная как полотно, находилась в каком-то ступоре. Она безучастно, как манекен, вышагивала вместе со всеми. На советы не принимать случившееся близко к сердцу и отнестись к происшествию с юмором она не реагировала.

— Оставьте её в покое, — урезонил коллег Фёдор. — Правильно её бабка припечатала. Пусть из себя принцессу не корчит.

После этого курьёзного происшествия прошло немало лет. В стране свершилось много пертурбаций и потрясений, и сама она изменилась до неузнаваемости. А юмористическое приключение не забылось. Вот уже поистине юмор неистребим. Из участников того весёлого происшествия практически никого не осталось. Лапочка давно упорхнула в столицу, куда направили её отца. Профессор Мамалыгин вышел на пенсию и переехал к дочери в США на ПМЖ. Доцент Резников перешёл в другой вуз, аспирант Валентин подался в бизнес. Остался один Неучев, участник и очевидец той давней истории. Он пополнел, облысел, щеки у него раздулись, как у тушканчика, объевшегося злаками. Теперь доцент Неучев Фёдор Алексеевич с удовольствием рассказывал во время застолий полюбившуюся всем байку о происшествии в парадном ростовского дома. Она шла на ура вровень с анекдотами. При этом Фёдор Алексеевич каждый раз импровизировал и добавлял в рассказ новых красок.

Однажды на банкете после успешной защиты диссертации члены кафедры «окучивали» теплотой и вниманием московскую знаменитость профессора Орешкина — первого оппонента. Чтобы повеселить московского гостя, Неучева попросили исполнить давнюю историю, что он и сделал. После рассказа все посмеялись.

— Кто знает, где сейчас Лапочка и как сложилась её судьба? — послышался чей-то голос.

— Она работает методистом в магистратуре нашего вуза, — неожиданно для всех сообщил московский гость. — Особа эта, скажу вам, с большим гонором и самомнением. Диссертацию она не защитила. Живёт одна. После неудавшегося замужества решила, видимо, не обременять себя семейными тяготами. Что касается употребления алкогольных напитков, — усмехнулся Орешкин, — то ваша бывшая воспитанница обожает престижные рестораны, отдыхает на заграничных курортах и меняет любовников, как перчатки. Все они — состоятельные мэны, гораздо старше неё. Сами судите: удалась её жизнь или нет? — закончил свою речь профессор.

— Вот так метаморфоза! Кто бы мог подумать! — воскликнул доцент Неучев. — Оказывается, разъярённая тётка, которая шуганула нас из парадной, приняв за алкашей, предсказала Лапочкину судьбу. Она назвала её гулящей девкой, цепляющейся за стариков. Вот и не верь после этого в существование доморощенных провидцев!