Он дома...

Эти два слова, сказанные при определённых обстоятельствах, оказалось, способны вызвать всплеск эмоций и даже повлечь за собой семейный скандал. Впрочем, сами оцените историю, которая произошла в городе N.

Квасов Филипп Владимирович, начальник межрайонной налоговой инспекции, мужчина крепкий, основательный, со скуластым лицом и жёстким взглядом серых глаз, наконец перешагнул порог своей квартиры. Так приятно было после заседательской суеты, докучливых посетителей, разговоров на повышенных тонах и вороха документов очутиться в тёплой семейной атмосфере, в которой тебя ждут, любят и радуются твоему приходу.

Первым делом Филипп Владимирович целовал жену Анну Сергеевну, переодевался в свободные домашние одежды и отключал два своих мобильника.

— Меня дома нет, — кивал он на стационарный телефонный аппарат и веско добавлял: — Ни для кого. Мама, ты меня слышишь?

Его матушка Таисия Ивановна, бывшая учительница с твёрдыми морально-нравственными принципами, худая, почтенная дама, с прямой спиной и короткой стрижкой седых волос, принимала деятельное участие во всех домашних делах, но проявляла при этом чрезмерную суетливость. Она первая оказывалась у зазвонившего телефона.

— Да, это квартира Квасовых, — отвечала она. — Вам Филиппа Владимировича?

Тут она вопросительно смотрела на сына, который отрицательно мотал головой.

— Да, — упавшим голосом говорила Таисия Ивановна, — он дома, но очень просил его… Понимаю. Сейчас!

— Филипп, прости меня, — передавала она трубку сыну, — ты же знаешь, я не могу врать, а потом, человек так слёзно просит!

— А, это ты! — грубо басил Квасов в трубку. — И дома меня своими просьбами донимаешь. Покоя от тебя нет! Не нарывайся на неприятности! Всё. Отбой!

— Филипп, — ахала Таисия Ивановна, — разве можно так с людьми разговаривать? Так ведут себя начальствующие самодуры!

— Зачем соединила?! — отбил упрёк её сын. — Пожалела Брыкина, известного нахала и вымогателя. А ты, если не можешь соврать, не бери трубку, пусть Анюта ограждает меня от подобных типов.

Филипп Владимирович с грустью и виной вспомнил эти препирательства с матерью. Уже год, как Таисии Ивановны не стало. Они с женой остались вдвоём. Сын служил в армии, дочь училась в Москве. Теперь Анюта без всяких напоминаний весело и лихо отбивала посторонних, пытающихся дозвонившихся до мужа по домашнему телефону. Это звучало примерно так: «Нет его и в скором времени не предвидится. Звоните завтра ему на работу».

Как-то зам Квасова Севидов посетовал:

— Мне кажется, — сказал он своему шефу, — что ты вчера вечером был дома, а жена ответила, что тебя нет.

— Почему так решил?

— Потому, — пояснил Севидов, — что жёны, которые заждались мужей после работы, отвечают резкими злыми голосами. Вроде ты им своим звонком больную мозоль потревожил. А Анна Сергеевна отвечает по-другому. В её голосе звучит плохо скрываемая радость и торжество.

— Не придумывай, — улыбнулся Квасов, а сам решил: «Надо подсказать Анюте, чтобы она убитым голосом сообщала о моём мнимом отсутствии».

— Говоришь, жена не обманула? — продолжал между тем Севидов. — Тогда, Владимирович, дела твои, можно сказать, хреновые.

— Это почему же?

— Сам посуди. Тебя нет, а жена весёлая и радостная. Не иначе, у неё воздыхатель на стороне объявился.

— Типун тебе на язык! — помрачнел Квасов.

— Погоди вскипать, — не унимался Севидов, — только тебе, думаешь, можно налево сворачивать, а жене — так нет? Анна Сергеевна сказала, что ты на совещании в администрации задерживаешься. А я-то знаю, что никакого совещания не было.

— Ты это брось — свои предположения дурацкие мне высказывать, — строго осадил своего зама Филипп Владимирович. — У нас с Анютой полное доверие и любовь. Нам не надо налево сворачивать. Всё, закрыли тему. Иди работай.

Севидов ушёл, а неприятный осадок от разговора у Квасова остался. Вроде как набежавшая тучка застила солнечный свет.

Вечером после ужина, по сути, совмещённого с обедом — на работе выпил только чашку кофе с двумя бутербродами, Филипп Владимирович вольготно развалился на диване, включил телевизор, чтобы посмотреть вечерние новости.

Зазвонил телефон. Жена взяла трубку аппарата на кухне.

— Привет, — услышал Квасов её голос, — да, он дома. Пока, до завтра.

— Кто звонил?! — оторвался Филипп Владимирович от новостной программы.

— Это не тебе звонили.

«Что бы это значило?» — напрягся хозяин дома и что-то нехорошее, скрипучее, как несмазанные шестерёнки, крутнулось в его душе. «Не мне звонили» — принялся размышлять он, всё больше погружаясь в мрачное расположение духа. «И голос у жены прозвучал растерянно, как будто звонок застал её врасплох. Разговор быстро закончила, чтобы не проколоться». Квасов вспомнил слова своего зама: «За женой пригляд нужен, а то не ровен час…» А ведь он частенько оставляет супругу одну. Может, и впрямь что-то проглядел, расслабился. Филипп Владимирович резко встал с дивана. Тут уже не до новостей, тем более по телевизору пошёл сюжет, в котором показывали пассажирский самолёт после катастрофы. Что-то тяжёлое, давящее навалилось на Квасова. «Кругом одни катастрофы», — мелькнуло в мозгу.

Жена на кухне гремела посудой, заправляя чашки и тарелки в посудомойку.

— Кто звонил? — строго спросил Квасов таким тоном, каким разговаривал со злостными неплательщиками налогов.

Анна Сергеевна от неожиданности и резкого тона супруга даже вздрогнула. Она бросила на него удивлённо-обиженный взгляд, но тут женское чутье подсказало, что с ним происходит. «Неужели моего приступ ревности обуял? — искренне удивилась она. — В кои-то веки муж вспомнил, что я женщина и могу другим нравиться. Вот так история!»

— Кто звонил, — повторила она игриво вопрос супруга, — того уже нет. Зачем тебе всё знать?

«Вот оно, случилось! Накаркал проклятый Севидов! — внутренне похолодел Квасов, как будто под ним разверзлась бездна. — Проглядел жену». А воображение, не мешкая, стало подсовывать возможных искусителей-соперников. «Неужели Мещеряков? — усомнился он. — А что: в друзья дома набивается, комплименты моей супруге расточает, цветы дарит. Смотрит на неё, как будто съесть хочет, да к тому же вдовец… Нет, — откинул его кандидатуру в любовники ревнивый муж, — гнусавый и какой-то растрёпанный, как будто побывал в общественном транспорте в час пик. Нет, такой голову Анюте не вскружит. — А о полковнике забыл? — ехидно подсказал внутренний голос. — Точно! — ахнул Квасов. Как он мог забыть о моложавом полковнике с четвёртого этажа. Атлет, глаза как у тигра горят. Сам — сжатая пружина, голос, как у громовержца. Перед таким ни одна женская крепость не устоит».

«Хорошо устроились, — задохнулся от негодования Квасов, — не надо никуда ходить и от посторонних глаз скрываться. Позвонил, спросил: “Он дома?” Ответ: “Нет его”, мол, спускайся и…»

Представить себе последующее было выше его сил.

— Кто звонил?! — не своим голосом вскричал Филипп Владимирович. — Назови его!

Анюта всплеснула руками и, нисколько не пугаясь, пошла на своего супруга, уперев руки в бока.

— Да ты никак приревновал меня к кому? Вспомнил, что жена у тебя красивая, что другие приголубить её норовят. А мой пень одно на совещания в администрацию шастает. То у него банный день в мужской компании, то рыбалка, то ещё что-то. А жена, значит, как Пенелопа, должна его дожидаться и стареть. Смотри, как бы не получилось: «Что имеем — не храним, потерявши — плачем».

— Кто он?! — как раненый зверь, прорычал Квасов. — Убью обоих!

— Ой, как страшно! Мой муж оказался мавром Отелло. Сейчас он меня кухонным ножом зарежет, — задиристо выпалила Анна Сергеевна, но тут же сбавила свой тон. Она увидела, что глаза у мужа бешеные, на виске пульсирует жилка, а сам он побледнел как полотно. Того и гляди, инфаркт хватит.

— Успокойся, не дури, — примирительно сказала Анна Сергеевна, — вовсе не он звонил, а она — Тамара-соседка. Потрепаться хотела со мной. У нас уговор: если говорю, что ты дома, она не приходит. Вот телефон — позвони ей.

От этих спокойно сказанных слов Квасов разом обмяк. Что-то тёмное, страшное, готовое раздавить его и всю его оставшуюся жизнь, минуло стороной. Такое чувство он испытал при аварийной посадке в аэропорту Стамбула. Тогда все пассажиры уже готовились ко встрече с неизбежным, но, к счастью, всё обошлось. Вот и теперь Квасов после пережитого стресса полной грудью вдохнул воздух. Всё вокруг стало на свои места, и мир обрёл привычные краски.

Жена смеялась, тормошила его и предлагала выпить успокоительное. «Впрочем, — говорила она, — тебе встряска ревностью полезна. Будешь знать, как жену вниманием обделять».

А Филипп Владимирович с дурашливой улыбкой слушал и не слушал её, смотрел на свою Анюту во все глаза, будто впервые увидел. «Действительно, дурак я, пень, — корил он себя, — навоображал себе чёрт-те чего и Анюту оскорбил своим недоверием. А жена у меня красавица. Вон как глаза горят. Порозовела и обольстительна, как спелый персик».

Филипп Владимирович стремительно привлёк к себе супругу, крепко её обнял и стал осыпать поцелуями в губы, в глаза, в шею — куда придётся. Анюта со смехом отбивалась, но вскоре отпор её ослабел, и супруги, сами того не осознавая, оказались в спальне.

…После, довольные друг другом, они мирно пили чай на кухне. Филипп Владимирович не спускал любящего взгляда с супруги и говорил, что она писаная красавица и лучше её никого нет на свете.

— Мне, — говорил он, — за свою выходку очень стыдно, как я мог усомниться в тебе! Правильно говорят люди, что ревность — мерзкое чувство.

— Ещё налить чаю? — кротко спросила Анюта, а затем лукаво улыбнулась и как-то смущённо обронила в сторону: — Знаешь, не могу с тобой согласиться, что ревность однозначно мерзкое чувство!

Супруги посмотрели друг другу в глаза и от души расхохотались.