Жизненная наводка

Многие из тех, у кого нет особых талантов и способностей, с увлечением заполняют свою жизнь коллекционированием почтовых марок, открыток, значков, книг, дисков с записями музыкальных произведений, курительных трубок и прочего. Люди при деньгах собирают антиквариат: картины известных мастеров, предметы седой старины, оружие, автомобили и даже танки разных стран.

Инженер Митрошин выдающимися способностями не обладал, тем более финансовыми средствами. Ещё в детстве у него обнаружился интерес к камням, этаким молчаливым свидетелям истории человечества, над которыми время как бы не властно. Толчком к собирательству изделий из мрамора явились внешние обстоятельства.

После развала Советского Союза рыночная экономика, как цунами, смыла привычные устои жизни. Жена Митрошина лишилась работы в отраслевом НИИ, сам он после мучительных мытарств зацепился за должность дежурного инженера городской ТЭЦ.

От ощерившейся трудностями и невзгодами жизни Митрошин попытался заслониться коллекционированием. Постепенно одну из двух комнат их типовой хрущёвки в панельном доме заполнили собранные им мраморные поделки: фигурки людей и животных, пепельницы, подсвечники, шкатулки, фрагменты балясин, плиток и тому подобное.

Закрывшись, глава семьи часами созерцал свои сокровища, и мечты уносили его в античный мир, где по тенистым аллеям парка, среди мраморных изваяний прохаживались в светлых туниках сенаторы, мудрецы и поэты. Под шелест фонтанных струй они вели неторопливые беседы. Всё чинно, благородно, без унижающей человеческое достоинство суетности и агрессии.

В свободное от работы время Митрошин рыскал по комиссионным, ломбардам, блошиным рынкам и даже свалкам в поисках интересующих его предметов.

Когда он появлялся дома со свёртком под мышкой, на глаза его жены Лидии Петровны наворачивались слезы.

— Опять что-то в дом приволок, — горестно вздыхала она. — Сколько можно? О нас подумай наконец. На носу зима, сыну нужны тёплые ботинки, и у меня совсем пальто истрепалось.

— Потерпите, не все сразу, — сдерживая раздражение, отбивал атаку коллекционер и уединялся в своей комнате, где определял место для своего нового приобретения.

Прикосновение к холодному мрамору создавало ощущение, что он коснулся мудрости тысячелетий, перед которой суета и тяготы повседневной жизни становились ничтожными.

Митрошин был высок ростом, плечист, с приятными чертами лица. К сорока пяти годам ещё не растерял свою каштановую шевелюру, совсем не тронутую сединой.

Он нравился женщинам, но внимания на них не обращал. Взгляд его карих глаз был рассеян, как будто их обладатель постоянно о чём-то размышлял.

Сослуживцы считали его отстранённо закрытым человеком и особо не стремились к общению с ним. Исключением был мастер хозцеха Чертков Николай Романович, который, напротив, набивался в приятели.

Это был сухощавый дядька с хрящеватым носом на продолговатом лице и редкими волосами на голове. Мастер «коллекционировал» чудинки людей. Он стремился проникнуть в суть человека, выведать его потаённые пристрастия и слабости, чтобы потом, при случае, наступить тому на больную мозоль и понаблюдать, как он дёргается, и тем самым потешить себя и окружающих.

Довольно скоро он узнал о хобби Виктора Тимофеевича, разыграв неподдельный интерес к занятиям сослуживца вне рабочего времени.

Виктор Тимофеевич обрадовался, что нашёл родственную душу, и поведал новоявленному приятелю всё, что знал о мраморе и других камнях, а также о проблемах, связанных с их собирательством. Более того, он пригласил Николая Романовича к себе в дом и показал тому свою коллекцию.

Однажды Митрошин попросил у Черткова денег взаймы, чтобы купить мраморную статуэтку римского центуриона, расколотую пополам.

Мастер хозцеха, которому уже наскучили разговоры о камнях, нехорошо ухмыльнулся.

— Денег не займу, — твёрдо сказал он, — а тебе посоветую закончить хренопенью заниматься, пока не поздно. Пожалей своих близких.

От такого вероломства Митрошин просто остолбенел. А мастер как ни в чем не бывало продолжил:

— Хочешь, я тебя на рыбалку приглашу? — предложил он. — Там проветришься и забудешь про свои камни. А коли рыбалка тебя не интересует, давай с кладовщицей Лизуновой поближе познакомлю. Не заметил, какие она на тебя маяки бросает?

Пришедший наконец в себя Митрошин вспылил:

— Да пошёл ты! По себе людей меряешь? Каждую юбку мимо не пропускаешь.

— А что? — усмехнулся Чертков. — Даму уважить, если она этого хочет, — святое дело. Это гораздо лучше, чем каменных баб лапать и тискать.

— Ну и сволочь ты! — грубо оборвал общение Митрошин и решительно удалился.

Отношения между новоявленными приятелями прервались, и возникла неприязнь друг к другу.

Перед очередной планёркой, когда руководящий состав ТЭЦ собрался в ожидании начальника в его кабинете, Чертков обратился к Митрошину, как будто между ними ничего не произошло:

— Тимофеевич, давно хочу тебя спросить, — вкрадчиво заговорил он. — Представь, идём мы с тобой по улице, а на газоне лежат мраморная женская головка с кудряшками и голова кабанчика, только что освежёванного. Что бы ты выбрал?

Виктор Тимофеевич внутренне напрягся, так как понял, что вопрос явно провокационный. Недаром на лицах собравшихся уже появились улыбочки.

— Конечно, голову из мрамора, шут гороховый, — с достоинством ответил он.

— Ну и дурень, извини, что так высказался, — с деланным огорчением отреагировал Чертков. — А я кабанью голову прихватил. Жена хорошо холодец готовит. А его под водочку да с хренком — каково, а?!

Мастер изобразил на своём продолговатом лице такое блаженство, что бригадир ремонтников Хромов, коренастый мужчина с короткой шеей, не выдержал:

— Ну, Павел Романович, ты даёшь! Просто слюнки во рту набежали от твоих слов.

Собравшиеся в кабинете повеселели и стали обмениваться мнениями о разных закусках, которые хороши под горячительные напитки. Митрошин почувствовал себя одиноким и первым покинул планёрку после её окончания. Мастер хозцеха повертел указательным пальцем у собственного виска и вслед ему с сочувствием сказал:

— Чокнулся мужик. Вроде как о мраморную плиту головой ударился.

В этот день у любителя изделий из камня неприятности не закончились. Перед концом смены к нему в диспетчерскую заглянул начальник ТЭЦ Евдокимов, видный мужчина с бритой до зеркального блеска головой. Щекастый объем его мучнистого лица с широким носом оживляли только черные глаза и такого же цвета подстриженные щёточки бровей да выпяченный вперёд подбородок с ямочкой посредине.

— Сиди, сиди, — сказал начальник. — Как дела?

— Порядок, Пётр Иванович.

— Это хорошо, — сказал Евдокимов, вздохнул и продолжил: — Только вот о чём попрошу: не обижай жену и сына своим увлечением. Конечно, ты мне возразишь, что даже в Библии написано, мол, пришло время собирать камни, а не разбрасывать. Но уверяю: не в том смысле, как ты это делаешь, — Евдокимов отрицательно взмахнул рукой. — Нет, на жену не греши: она нам на тебя не жаловалась. Пойми, не в безвоздушном пространстве живём. Все о других знают больше, чем то, что у них происходит под собственным носом.

«Это проделки подлеца Черткова», — определил про себя Виктор Тимофеевич и заскучал.

Он шёл домой в мрачном расположении духа. Как-то жизнь у него не клеится. С женой постоянные ссоры и обиды, на работу ходить стало в тягость, сын совсем от рук отбился, а теперь все ополчились на его страсть к коллекционированию и хотят лишить его последнего прибежища для души.

На другой день Виктор Тимофеевич сидел в диспетчерской, обитой материей для гашения посторонних шумов, поглядывал на самописцы осциллографов, которые без устали чертили графики нагрузок агрегатов. Он думал о том, что неправильно выбрал свою жизненную стезю, что надо было выучиться на геолога.

Резко зазвонил телефон.

— Виктор Тимофеевич? — послышался в трубке незнакомый мужской голос, как будто человека кто-то держал за горло. — Вам звонят из фирмы ритуальных услуг.

— По какому вопросу? — удивился Митрошин. Он не узнал своего недруга. А Чертков звонил ему из кабинета главного инженера, где собрались мастера и бригадиры и слушали их разговор по включённой громкой связи.

— Мы обращаемся к вам как к специалисту по мрамору, — сообщил Чертков и подмигнул товарищам.

— Кто вам сказал?

— Все об этом в городе говорят, — продолжил изгаляться мастер хозцеха. — Послушайте, Виктор Тимофеевич, к нам привезли мраморные плиты бело-розового цвета, а как отполировать поверхность до зеркального блеска — не знаем.

— Это сложно, — оживился не подозревающий о подвохе Виктор Тимофеевич. — Ни в коем случае не надо шабрить мрамор фрезой. Лучше полировать поверхность вручную пемзой и поливать при этом водой.

Все более воодушевляясь, Митрошин стал распространяться о других технологиях обработки.

Чертков некоторое время слушал его речь и качал головой, а затем грубо прервал:

— Чем ты, Митрошин, во время работы занимаешься?! Названиваешь в фирму ритуальных услуг, подряжаешься у них полировать мраморные плиты. Как тебя только начальство терпит?

В динамике что-то щёлкнуло и зафонило свистом. Через минуту в кабинет ворвался разгневанный дежурный инженер и с криком: «Где он? Убью!» — кинулся к обидчику.

Войти в клинч с обидчиком ему не дали находящиеся в кабинете. Дежурного инженера уняли лишь тем доводом, что он покинул святая святых — диспетчерский пульт станции.

Но и сутки не прошли, как Чертков приготовил ещё одну бяку своему заклятому другу и этим окончательно его добил.

Зловредный мастер упросил электриков положить в большой ящик стола диспетчера разъёмный электрощиток из мраморной крошки, разумеется, до начала смены. А когда начальник поднял шум, где щиток и почему он не установлен на указанном им месте, тут как тут оказался Чертков и невинным голосом сообщил:

— Наверняка, Пётр Иванович, наш каменотёс его стырил и уволок к себе в кабинет.

— С вами не соскучишься, — мрачно высказался начальник и решительно направился в диспетчерскую.

Напрасно Митрошин пытался сказать, что он тут ни при чём, что это явная подстава, но в этот момент мелькнуло в проёме смеющееся лицо ненавистного мастера, и в душе инженера что-то надломилось.

Когда начальник полностью выплеснул свой гнев, Виктор Тимофеевич спокойно сказал:

— Все. Подаю заявление об увольнении. Больше видеть рожу Черткова не могу.

Митрошин сдержал слово: написал заявление и ушёл в никуда, не имея в голове никаких планов. Ему пришлось познать статус безработного, потолкаться на рынке труда и понять: надо не опускать руки и действовать, как тот мышонок, который свалился в крынку с молоком. Он энергично двигал лапками и в результате из молока сбил сметану, а из неё масло, влез на него и остался жив.

…Прошло несколько лет. На большой автомобильной парковке возле супермаркета «Ашан» произошла встреча Митрошина со своим давним недругом Чертковым.

— Привет, Чертило! — окликнул он его.

Чертков шёл мимо и поначалу не обратил внимания на человека в кожаной куртке, который перекладывал из тележки в багажник джипа объёмные фирменные кульки с продуктами.

— Митрошин, ты ли это? — удивился Чертков. Он с интересом стал разглядывать своего бывшего сослуживца, который немного располнел, но выглядел на зависть респектабельно и уверенно. — Разбогател, пострел, — оценил Павел Романович и тут же съязвил: — Не иначе каменюки свои продал?

Однако Виктор Тимофеевич пропустил подколку мимо ушей. Он был благодушно настроен.

— А знаешь, Чертило, — сказал он, — я тебе по большому счету премного благодарен. Помнишь, когда ты меня по телефону разыграл, что звонишь из фирмы ритуальных услуг? Вот-вот, вспомнил! Так знай, что, сам того не понимая, мне классную наводку в жизни дал. Представь, я мастером по изготовлению памятников и надгробий устроился там. А теперь уже совладелец фирмы. На днях с женой Лидией в Турцию на отдых собираемся. Сына женил. Так что, когда помрёшь, приходи. Я тебе обелиск за полцены сотворю за доброту твою и желание помочь людям.