Иван Охлобыстин остался недоволен выступлением в Ростове

Иван Охлобыстин представил ростовчанам нашумевшую «Доктрину 77». После того как популярный актёр заявил о намерении баллотироваться в президенты России и выступил в Лужниках со своим творением, многие восприняли «Доктрину» как начало избирательной кампании. Посыпались шутки: мол, теперь, чтобы услышать предвыборную речь, необходимо заплатить.

Как и в Лужниках, в Ростове неординарный человек с неординарной карьерой вещал с вершины двадцатиметровой белой пирамиды, выстроенной в центре зала. Охлобыстин говорил о вопросах, тревожащих его как художника, философа и гражданина. По словам самого отца Иоанна, человек, купивший билет на этот литературный вечер, должен был отдавать себе отчёт в том, что его приглашают думать.

— Моя доктрина сложная. Я уважаю слушателя и не облегчаю текста. Я предупреждаю заранее, что не будет шуток, к которым привыкли зрители. Что-то будет понятно, а про что-то многие подумают: а что он сказал?

Выступление задержалось минут на 40. Охлобыстин появился в рваных джинсах и длинном бежевом плаще.

Первые зрители начали покидать зал через 10 минут. Более стойкие пытались не заснуть от обилия философских мыслей, ведь за билет были заплачены деньги. Те же, кто проникся идеями Охлобыстина, выкрикивал реплики из зала, а актёр на них отвечал.

— Мы россияне....

— Ваня, ты же еврей! — выкрикнула зрительница.

— Да, и почему в паспортах теперь нет пятой графы для указания национальности? — парировал актёр.

Части выступления отделялись ударами гонга, он оглушал присутствующих, а оратор переключал внимание зрителя с одной своей мысли на совершенно другую.

Ушёл со сцены Охлобыстин так же неожиданно, как и вышел. Не все сразу поняли, что выступление закончилось.

После концерта Охлобыстин вышел к журналистам.

— Для чего вы написали «Доктрину 77»?

— Сверхзадачей для меня было сохранить некий фон общественного обсуждения текущих проблем. Если их не обсуждать, они выливаются в уличные беспорядки. Сейчас накопился ряд вопросов — национальных, экономических, межличностных, — которые просто необходимо обговаривать на уровне человеческого общения. Другое дело —  общение с залом. Я выкладываю сложный текст, а человек, послушав его, идёт домой, обдумывает и делает для себя какие-то выводы, соглашается с моими идеями или нет. У человека всегда должен быть выбор. Моя сверхзадача — высказаться, дать свою картину мироздания. Нам привили скептицизм, мы боимся высказаться и показаться дураками, но это ещё глупее. Ведь всегда есть люди умнее нас, красивее нас, выше, здоровее и сильнее, но это же не означает, что мы не можем высказываться.

— Вы ощущаете ответственность за свои слова? Ведь вы заставляете людей думать о том, что сказали.

— Давай на «ты». Ну, во-первых, Иван Охлобыстин не позиционирует свою «Доктрину 77» как окончательное знание. Не может человек изложить концепцию в полтора часа. С моей стороны это некий позыв к размышлению. Главное — не перейти грань к действию.

— Я думаю, что мой следующий вопрос будет для тебя ожидаемым. Как ты относишься к нынешней власти?

— Знаешь, я к ней отношусь толерантно. Я понимаю, что это неизбежное зло. Но на данный момент это текущая реалия. Ну, а кого мы позовем? Зюганова или Жириновского? У нас альтернативы нет. И нет потому, что у нас нет нации, потому, что мы сделали огромный шаг из постсоветского пространства в некий капитализм. Мы сменили приоритет — чистой мечты на деньги, деньги, деньги... У российской молодёжи сложилось понимание того, что верхушка уже сформировалась и если они не дети чиновников, то сами уже не станут чиновниками и не прорвутся, как в звонкие 90-е, случайно и наугад.

— Есть ли порог, дальше которого ты не пойдёшь?

— Трезво оценивая свои силы, я понимаю, что не управленец. Когда я сказал, что буду баллотироваться, мне многие говорили в укор, что я не экономист и не политик. Это же чушь собачья. Президент — это в первую очередь хороший домоуправ, который уже потом набирает к себе в штат экономистов и политиков.

— К тебе поступали предложения от тех или иных сил?

— Да. Я сослался на свой ультраправый радикализм. Я их напугал. Я ж немножко психоват. Либо нужно всё жечь, либо решать на законодательном уровне. Ни одно, ни другое не получается.

— Ты впервые приехал в Ростов? Как оцениваешь пришедших зрителей и выступление в целом?

— В Ростове я не первый раз. Я здесь служил в армии, в ракетных войсках, и 25 лет назад уволился в запас. У меня осталось много друзей в вашем городе. Меня очень радует, что за это время люди не поменялись. Что касается выступления, то ростовская публика для меня новая. Я недоволен сегодняшним выступлением и укоряю себя за то, что попытался облегчить прослушивание тяжёлых текстов. Надо было давать больше. Ростовчане были готовы воспринимать. В Лужниках зритель приходил посмотреть на доктора Быкова, хотя я им говорил, что моё выступление будет нудятиной. Но там я сам виноват, перегрузил и выступал больше 77 минут. Название «Доктрина 77» неслучайно. Ровно 77 минут мы способны воспринимать, не уставая, пакетную информацию — сложные мысли, которые потом нужно обдумывать. Человек её запоминает, а уже потом анализирует. Здесь можно было дать и больше. Зритель рядом, зритель умный.

— Во время твоего выступления зрители выкрикивали из зала свои мысли, соглашаясь с тобой или не соглашаясь, а ты им отвечал уже не по бумажке. Подобный диалог происходит во всех городах?

— Такого ещё не было. Мне это понравилось!

— Во время выступления ты упомянул о смешном случае с женой и о том, как она восприняла твое творение.

— Это произошло, когда я закончил писать «Доктрину». Выходя из дома, случайно забыл листы с моим будущим выступлением. Моя жена увидела их, прочитала — и, как порядочная супруга, собрала мне вещи в тюрьму. Что самое интересное — собрала то, что дадут пронести с собой. Кстати, надо ещё разобраться, откуда она так хорошо об этом осведомлена, откуда у неё такие знания. Меня это тревожит (смеётся).

— И напоследок... Всё же большинство знает тебя как юморного доктора Быкова из «Интернов». Расскажешь анекдот или смешную ситуацию?

— Я на самом деле нудный и старый мужик. И, к сожалению, ничего не вспомню (смеётся).